Шрифт:
Если вы ко мне на прием, то в регистратуру вам не надо. Лезьте себе на второй этаж и шуруйте по коридору налево. Там сначала будет здоровенная очередь к терапевту, за ней поменьше к хирургу, а потом и совсем маленькая. Думаете, раз маленькая, то ко мне? Ошибаетесь, это к проктологу. У меня очередей не бывает. Не оттого, что коновал такой, а потому, что специальность у меня новая и люди еще не привыкли.
В общем, дуйте себе мимо проктолога и сворачивайте направо, в закуток. Раньше там уборщицы швабры хранили. А сейчас швабры сократили, и вместо них в закутке мой кабинет. На двери табличка
Девице навскидку лет двадцать. Красивая. И тряпки соответствуют.
— Присаживайтесь. На что жалуетесь?
— У меня проблема, доктор, — вздыхает девица. — Я люблю сразу двоих.
За спиной саркастически хмыкает Любка. Полиаморию она не одобряет.
— Подробней, пожалуйста. Кто такие? Как давно любите? Почему обратились к врачу?
— Давно, доктор. Со школы, мы учились в одном классе, все трое. Вчера Петя сделал мне предложение, когда узнал, что я беременна. А Игорь — неделю назад, и я согласилась. А теперь не могу отказать Пете.
— От кого вы беременны?
— Не знаю, доктор. Я думаю, что от Игоря. Но от Пети тоже может быть. Или даже от Альбертика.
Хмыканье за моей спиной превращается в возмущенное фырканье.
— Кто такой Альбертик? — обреченно спрашиваю я. — Тоже одноклассник?
— Нет, это парикмахер. Так что мне делать, доктор?
— Аборт, — отзывается из-за спины Любка.
— Прежде всего, сторгограмму, — игнорирую я неквалифицированную помощь. — Вон туда проходите, к сестре.
Сторгограмму чертит хитрый прибор, называемый сторгоскопом. Это от греческого слова «сторге» — любовь. Как ни странно — к родственникам, и не обязательно противоположного пола. Впрочем, грекам было виднее. Так или иначе, прибор сканирует ауру пациента и в результате выдает затейливый рисунок, который для профана выглядит примерно как «Композиция X» Кандинского. Ну а для специалиста — как анамнез.
— Так-с… — говорю я пациентке, ознакомившись с творением сторгоскопа. — У меня для вас хорошие новости. Вы абсолютно здоровы, никакой любви у вас нет. Ни к Игорю, ни к Пете, ни к кому там еще, к…
— К Альбертику, — подсказывает Любка.
— Ни к Альбертику. Идите себе спокойно домой.
— А как же я?! — ахает пациентка. — Как же я тогда замуж?
— Это не в моей компетенции. Я занимаюсь только больными. Симулянтам и ипохондрикам, извините, рекомендаций не даем. Лекарств не выписываем, на процедуры не отправляем. Всего хорошего.
Мужику лет тридцать. Среднего роста, плечистый, основательный. На спортсмена похож.
— На что жалуемся?
— Любовь без взаимности. За спиной вздыхает Любка.
— Ясно, рассказывайте. Срок? Симптомы? Объект?
— Она не объект, — хмуро глядит «спортсмен».
— Хорошо, рассказывайте про «не объект».
— Красивая такая… — Пациент рисует
— Одухотворенная, — подсказывает Любка.
— Вот, точно!
— Хорошо. Почему без взаимности?
Посетитель явственно смущается, мнется.
— Она из этих, — выдает он наконец. — Из крутых. Вы бы ее машину видели! Куда я со своей любовью. Подступиться к такой, и то боязно.
— Ладно, посмотрим на сторгограмму. Проходите туда, к сестре.
Случай, действительно, серьезный. Любовь страстная, безответная, вторая стадия.
— Сторгогон трижды в день, — выписываю я рецепт. — Если через неделю не поможет, будем работать дальше.
В отличие от утренней симулянтки новая посетительница одета неброско. И моделью не выглядит, хотя и вполне миловидна. К тому же приходит она уже четвертый раз за месяц — очевидный рецидив.
— Здравствуйте, доктор, — говорит рецидивистка. — Можно? Валя я, помните меня?
— Здравствуйте, Валя. На что жалуетесь?
— Все то же самое, доктор…
«Все то же самое» — это патологическая влюбленность в неизвестного мне индивида, который ее в грош не ставит. Сторгограмму можно не делать: две предыдущие были идентичны и показывали любовь настоящую, платоническую, в третьей стадии — предпоследней.
— Сторгогон принимали? — спрашиваю.
— Дважды в день, как прописано.
— Разлюбинку глотали?
— Столовую ложку с чаем. Не помогает мне, доктор. Ночами не сплю, из рук все валится, уже на стены начала натыкаться.
— А этот?
— А что этот? — пожимает плечами посетительница. — Смотрит на меня, как на пустое место.
— Вот скотина! — подает голос Любка.
— Ладно. Дозу разлюбинки удвоите. Вот рецепт на сторгоцид, он посильнее сторгогона будет. Трижды в день. Через неделю придете на прием.
Очередной пациентке явно за двадцать, а точнее — кто их разберет, этих маленьких и тощеньких блондинок. Запросто может оказаться и за тридцать.
— Здравствуйте. — Улыбка хорошая, располагающая. И родинка над верхней губой пикантная.
— Здравствуйте. На что жалуемся?
— Безответная любовь.
— Эпидемия сегодня, что ли? — бурчит Любка.
— Что? — не понимает пациентка.
— Ничего-ничего. У сестры своеобразный юмор. Медицинский. Рассказывайте.
— Каждый день его вижу. Я улыбаюсь, глазами стреляю, ну и вообще. А он — ноль внимания, только о погоде говорит.
— Мини-юбку с ботфортами не пробовали? — подает голос Любка.
— Мне нельзя, я на работе.
— Понятно, — говорю я, — служебный роман. Опишите объект.
— Объект… — Пациентка явно волнуется. — Ну, такой… Строгий, правильный, честный. И вообще…
— И вообще дурак, — помогает Любка.
Сторгограмма фиксирует любовь настоящую, платоническую, второй пока степени. Прописываю сторгогон и стоп-сторг.
Антон стоял на своем обычном посту — на площади Труда. Смотрел во все глаза, махал жезлом, штрафы выписывал — все как положено. И ждал трех пополудни. Как всегда. Без пяти три он уже едва не приплясывал от нетерпения.