Любовники ездят в метро
Шрифт:
Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.
В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») – идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»
Глава 3
Несколько
Иногда Турин думал о том, что половину всего, что касалось Лёни, он сам выдумал, а другую половину – приукрасил. В конце концов, он ничего не знал об этом парне, кроме имени (возможно, ненастоящего) и отрезка его ежедневного маршрута. Однако ощущение, что они друг другу не чужие люди, не покидало его.
Еще странным было то, что Турин почему-то упорно не воспринимал его как парня и, как следствие, не терзался идеями определения собственной ориентации. Лёня был настолько другим, что казалось неправильным относить его к какому-то полу, будто бы такие простые категории ему не подходили. Он был будто бы не совсем человеком даже, а существом – загадочным, непонятным, странно-притягательным – вот и все, что мог придумать Турин. Лёня стал для него явлением, и это явление теперь имело голос, запах, свою манеру излагать мысли, мимику и жесты – не всегда приятные, но интересные, не надоедающие.
Лёня снова появился в пятницу. Турин зашел в вагон и сразу увидел его. В этот раз Лёня ехал один и снова спал, словно не было у них никакой договоренности насчет его одиночных поездок. Это Турина против воли разозлило. Все идеи о том, что Лёня намеренно избегает его, потому что тоже «что-то там думает», сейчас показались Турину наивной чушью. «Этот» дрых как ни в чем не бывало, снова выставив свои тощие ноги в проход и откинувшись на спинку сидения. Турин не удержался, подошел и потыкал его в голень краем кроссовка. Лёня тут же открыл глаза, нахмурился, видимо, пытаясь понять, что происходит и где он. Эти несколько секунд растерянности умилили Турина, – была в них какая-то простота и искренность, которой он никак не мог добиться при их личном контакте. Но вот Лёня осознал, где он и кто стоит прямо напротив него, подобрался и тут же сузил свои глаза.
– Чего надо? – произнес он одними губами.
Турин не стал отвечать – в вагоне было шумно, да и не хотелось прилюдно обсуждать их личные дела. Он неопределенно поджал плечами, как бы говоря: «ты знаешь». «Этот» нервно поерзал на сидении, окинул Турина внимательным взглядом, потом зачем-то глянул на часы, кивнул.
На пересадку они шли вместе. Лёня молчал, на Турина не смотрел, впрочем, ему самому было не до разговоров. Он нервничал. Непонятно было, где и как Лёня планирует осуществлять… эм, свою деятельность. Он был настолько непредсказуемым
Они вышли на Новочеркасской. Лёня тут же уверенно пошел в вправо, хотя Турин знал, что его выход, ведущий к дому, в другой стороне. Их окружал знаменитый на весь Питер круговой подземный тоннель, из которого тут и там торчали лестницы, ведущие на поверхность. Заблудиться здесь ничего не стоило, люди постоянно путались в том, с какой стороны расположен нужный им выход, Турин и сам ни раз плутал здесь. В свое время он выучил только номер выхода Лёни – двенадцатый. Поэтому тем страннее было, что сейчас они шли в противоположную от него сторону. Часть тоннеля ремонтировали и давно перегородили для работ. Там теперь был тупик и, как следствие, валялись бутылки, обертки, отвратительно пахло мочой, и никого не было.
Лёня дошел почти до самого перекрытия, развернулся и вопросительно поднял брови.
– Чего хотел? – спросил он в своей едкой манере.
– Поговорить, – Турин поморщился.
Такое ведение диалога ему не нравилось до трясучки. Хотелось проорать Лёне в лицо что-то вроде: «посмотри на меня! Я ведь не веду себя как скотина, почему ты тогда такой?!» И еще меньше ему хотелось находиться сейчас здесь с ним. Стало как-то обидно, хотя с другой стороны, было бы странно рассчитывать, что до дикости независимый Лёня повел бы его к себе домой, например. Но Турин был согласен хотя бы на просто улицу, бар, парк, что угодно, но никак не на вот это место для жизненных отходов.
– Чего? – Лёня переспросил, будто бы ответ Турина был ему непонятен.
– Я хочу поговорить, – повторил он, засунув руки в карманы. – Разговор.
– Нет времени на пустой треп, – тот только закатил глаза, – я уже все сказал.
– Ты не ответил на мой вопрос, – Турин выразительно поднял брови. – Помнишь? Про цену.
– Ой, хватит! – Лёня скривился. – Давай не делать из этого драму века! И ты, и я прекрасно знаем, зачем мы здесь – так давай, бабки вперед – и все в шоколаде, гарантия качества, – он поиграл бровями.
– Нет, – твердо ответил Турин.
Ничего подобного он точно не хотел, во всяком случае, не здесь – в оплеванном и обосанном тупике подземки. Очень хотелось взять Лёни и утащить его отсюда. На улице было еще светло, и погода стояла теплая, можно было бы прогуляться, поговорить о чем-то или даже просто помолчать. Но у Лёни, конечно же, были свои мысли на этот счет:
– Нет? – он равнодушно пожал плечами. – Ну, я тогда пошел, он двинулся в обратный путь.
Турин поймал его за локоть и остановил на полпути.
– Может, ты себя настолько не уважаешь, – сообщил он ему ровным тоном, – что готов сосать за деньги где угодно, но я – нет.
Лёня сузил свои глаза, промолчал.
– Я спросил, сколько стоит поцелуй, – повторил Турин. – Если у минета есть цена, то и у всего остального – тоже. Ты сам сказал, что о другом договоримся. Я хочу только поцелуй.
Лёня дернул бровью, отвел глаза. Турин ждал, не выпуская его локтя. Впрочем, тот и не пытался вырваться. Судя по всему, он думал.
«Торговаться будет, что ли? – как-то отстраненно подумал Турин».