Любовный секрет Елисаветы. Неотразимая Императрица
Шрифт:
– Делай что хочешь, Лиза. Только я с тобой в Москву поеду. Нельзя тебе одной. Таким, как ты, ангел-хранитель в человеческом облике положен. Друг нелицемерный. Я тебе таким другом и буду.
– Друг мой нелицемерный… – охнула Елизавета, и лицо ее исказилось от боли и восторга. – Неужели так бывает, Алешенька, милый? С детства знала – одна я в этом мире. Ни отец, ни мать, ни сестра Аннушка – никто не спасет. Только греха прибавит – тяжкого, родового. Отец умер, мать умерла, Аннушка совсем юной скончалась.
– Какой страх, Лиза? – переспросил Алексей, хотя прекрасно знал, о каком страхе говорит его любимая.
– Какой страх, говоришь? – Елизавета устремила на него тяжелый, пристальный, как у отца, взгляд. – Разве сам не знаешь? Знаешь, знаешь, но печалить меня не хочешь. Да только моей боли ни прибавить ни убавить нельзя. Иногда такое находит, что себя боюсь. Давеча в Успенском монастыре молилась, отцовские грехи замаливала. Ведь в Успенском царевна Марфа умерла. Инокиня Маргарита. Батюшка ее и правительницу Софью собственноручно пытал.
– Ничего, Лиза, – прошептал Алексей, стирая поцелуями ее слезы. – Для того я к тебе и приставлен, чтобы от беды спасти. Ты только счастлива будь, родная. А я счастье к тебе приведу. Как ребенка – за ручку. Нежную ручку, мягкую, как у тебя. – Шубин припал губами к ее мягкой, как у ребенка, ладони.
– А я клятву дала, Алеша, – продолжила цесаревна, и голос ее зазвучал спокойно и торжественно. – Если взойду на престол, то смертную казнь отменю. Верь мне, ангел, так и будет.
– Я верю, Лиза, – ответил Алексей. Он знал наверняка, что, когда цесаревна выплачется, все будет по-прежнему – александровские ассамблеи в духе Петра I – с ушатами водки и пьяными бесчинствами гостей (сама Елизавета допивалась разве что до рыданий), разговоры о попранных правах цесаревны, попытки составить заговор, и вся эта грязная, неряшливая, безудержная жизнь, к которой так привыкла Елизавета.
Вот и сейчас он слушал ее с улыбкой, думая, что когда закончатся признания и слезы, Лиза уедет в Москву на свадьбу императора и надолго забудет свое нынешнее раскаяние.
Глава шестая
Придворный лекарь
– Это ты Елисавет Петровне запретил меня в Москву брать? – не на шутку рассерженная Настя Шубина целый день донимала брата этим вопросом. Тот сначала отмалчивался, а потом не выдержал:
– Я, Настя, и хватит тебе судьбу испытывать…
– Судьбу? – Любимая фрейлина Елизаветы резко пробежала пальцами по клавикордам, сбросила на пол забытые цесаревной ноты. – Я судьбу не испытываю, я тебе помочь хочу.
И добавила с невольной тоской:
– Душно-то как, Господи… Словно кто-то за горло держит.
День и в самом деле выдался тяжелый, душный. Елизавета с утра затворилась у себя, сидела одна в темной, тесной
Развеселые гости цесаревны разъехались кто куда, дольше других в Александрове задержался Бутурлин. Ему было скучно, и от нечего делать он затеял роман с фрейлиной Нарышкиной.
Ее тезка – Настя Шубина спокойно и, казалось, равнодушно наблюдала за этим бедламом, но Алеша знал, что сестра давно мысленно вынесла приговор Елизавете, ее безудержной, неряшливой жизни и развеселым друзьям. Однако уезжать домой от двора будущей императрицы Настя не желала и простить не могла брату, что он запретил цесаревне брать ее в Москву, на свадьбу юного императора Петра II.
– Не огорчайтесь, мадемуазель, – заметил врач Елизаветы, Иоганн-Герман Лесток, с утра возившийся с истерикой цесаревны. Он только что вышел из покоев пребывавшей в меланхолии красавицы и на правах светила медицины завладел лучшим в гостиной креслом.
– Принцессе Елизавете будет в Москве невесело. И вам ни к чему делить ее печали. Достаточно того, что их разделит ваш брат.
– Правда, Настя, незачем тебе в Москву ехать, – подхватил Алеша, которого, впрочем, удивило неожиданное вмешательство Лестока. Он взял сестру за руку, но та резко, по-детски, выдернула ладонь и выбежала из комнаты.
– Капризничает девица, – философски заметил Лесток. – Идите, Алексей Яковлевич, принцесса вас зовет. Потом с сестрой объяснитесь. Недосуг сейчас – там с утра слезы и уныние, – заключил он, указав на дверь, ведущую в покои Елизаветы.
– Как это вы у нее успели побывать? – удивился Алеша. – Никого ведь с утра не хотела видеть.
Лекарь рассмеялся, его полный, плотный подбородок затрясся от хохота, парик съехал на ухо.
– Я к ней вхожу без предупреждения, – сказал он, отсмеявшись вволю. – На правах врача.
«И заговорщика», – подумал Алеша, но вслух ничего не сказал. То, что Лесток пытается возвести цесаревну на отцовский престол, не составляло тайны для ее приближенных.
Хирург Иоганн-Герман Лесток действительно врывался в покои цесаревны Елизаветы Петровны без стука и предупреждения. Как лекарь, он знал, что сильные мира сего или претенденты на власть по большей части малодушны, и добиться от них чего-то можно, только обезоружив внезапностью посещения, когда они слабы и бессильны. А как авантюрист, всем нутром чуял, что Фортуна любит положения скользкие и двусмысленные и разыгрывает свои партии не в парадных апартаментах, в часы, отведенные для приемов и ассамблей, а где-нибудь на задворках и во время, самое для этого неподходящее.