Любовный узел, или Испытание верностью

Чедвик Элизабет

Голос изменил ей. Она молча повязала льняной фартук и взяла острый нож.

– Ты не потеряешь его, девочка. Я чувствую это здесь. – Этельреда прикоснулась к своей груди.

– Ты хочешь сказать, что молния не бьет дважды в одно место?

Кэтрин сняла кожу с угря резким сильным движением.

– Я просто знаю. Было время, когда я могла видеть в котелке с кипящей водой. Сейчас уже не могу: я потеряла этот дар после первого удара… Но иногда проскакивают былые искорки. Он вернется к тебе, не сомневайся.

Кэтрин молча продолжала чистить угрей, затем

вытерла руки о фартук и очень внимательно посмотрела на Этель:

– Правда? Ты действительно видела?

Ее дыхание внезапно стало прерывистым. Этель перекрестилась:

– Клянусь Девой Марией. Он ехал на своем сером скакуне во главе процессии победителей. Я видела сверкающую корону и великое ликование.

Голос старухи затих, глаза потемнели, взгляд ушел вдаль.

– А что еще ты видела? – Этельреда не ответила. Кэтрин слегка потрясла ее. – Этель?

Старая повитуха вздрогнула и покачала головой.

– Что еще я видела? – невнятно пробормотала она. – Не помню. Все было смутно, а я устала. Знаю только, что тебе не надо бояться за благополучие Оливера в этом походе. Вот, дай ему это как талисман.

Старуха сунула руку под мантию и протянула Кэтрин один из своих прославленных узлов, прикрепленный к кожаному шнурку. Он был свит из трех прядей волос – черной, как вороново крыло, светлой, как пшеница, и рыжей, цвета темной меди.

Кэтрин озадаченно взглянула на Этель.

– Это мои волосы и волосы Оливера, хотя не знаю, откуда они у тебя. Но чья рыжая прядь?

Этельреда гордо выпрямилась на своем стуле.

– Моя. Или ты считаешь, что мои волосы всегда были цвета грязной овечьей шерсти?

– Нет… я…

– Было время, когда я могла посрамить цветом своих кос саму осень. – Старая повитуха наклонилась к своей сумке, трясущимися пальцами открыла ее и извлекла с самого дна сверток зеленого шелка. Внутри оказалась огромная, толщиной в руку коса цвета медных буковых листьев. – Я срезала ее, когда показались первые седые волосы. Лето было жарким, и волосы мне были не нужны. Все равно я носила плат. Иногда я брала прядку-другую для своих узлов, но не часто. Видишь, какая она еще толстая.

В голосе Этельреды звучала гордость.

При виде косы Кэтрин даже позавидовала ей. Она сощурила глаза и попыталась представить себе Этель в образе молодой женщины с блестящими рыжими прядями и летящей походкой.

– Наверное, ты была настоящей красавицей.

– У меня были поклонники, – махнула рукой Этельреда. – Скажу тебе кое-что еще. Такое, чего прежде никому не говорила. – Старуха понизила голос: – Оливер – мой внучатый племянник.

Кэтрин высоко подняла брови в немом вопросе. Этель кивнула.

– Я – незаконная дочь его прадедушки. Мать зачала меня в полях за праздничным костром, который жгут в середине лета. Это от нее у меня кривая улыбка. У старого лорда Осмунда были рыжие волосы, у моей матери, к счастью, тоже. Она сумела выдать меня за свою дочь от законного мужа, но я всегда знала, что отличаюсь от братьев и сестер.

– Выходит, вы родственники? – Кэтрин посмотрела на лежащий в ее коленях узел. – А

прадедушка Оливера знал?

Этель пожала плечами.

– Он никогда обо мне не спрашивал, впрочем, мы никогда близко и не сходились. Иногда из замка приходили подарки: новая коза, когда наша померла, отрез льна на рубашку для меня. Он платил за моего брата Альберика, когда тот учился на священника в Мальмсбери. О родстве было известно, но оно никогда не признавалось, а после его смерти об этом просто забыли.

Старая повитуха бережно завернула косу в шелк и спрятала ее обратно в сумку.

– Зачем же ты мне рассказала об этом и именно сейчас? – спросила Кэтрин.

Этель пожала плечами.

– Может быть потому, что не хочу уносить этот секрет с собой в могилу.

Кэтрин с отчаянием воззрилась на нее. Ответом ей послужил серьезный взгляд Этельреды.

– Глупо не понимать, насколько я стала слаба. Я умею лечить и знаю, что поддается исцелению, а что нет. – Тут старуха улыбнулась и мягко покачала головой. – Этак ты не приготовишь еды до середины ночи.

Поняв намек, Кэтрин спрятала узел и снова взялась за угрей. Ей не хотелось думать о смерти Этель, но она видела правду столь же ясно, как и старая повитуха, и знание это было обоюдоострым мечом. Что лучше: жить в неведении или знать о том, что готовит будущее? С Оливером все будет хорошо, а Этель умрет.

Этель глядела в огонь, следя за тем, как танцуют язычки пламени, но они ей больше ни о чем не говорили, и она была рада этому. У старой женщины не было сил вникать в смысл их пророчеств. Они коварны, и это плохо. За сияющей короной и возвращением Оливера были темные извивы, грозящие разрушить будущее самых дорогих для Этель людей, и она знала, что не может сделать ничего, чтобы помочь им.

ГЛАВА 15

В прошлом Оливер всегда вспоминал Линкольншир как плоский, пропитанный водой, совершенно бесцветный под небом января край. Он словно снова видел болотистые дороги, по которым ковыляла, увязая в грязи, армия графа Роберта, чувствовал, как пахнет грязь, содрогался от всепроникающей морозной сырости, от которой немели тела и ржавели по ночам кольчуги. Вспоминал он и то ощущение подъема и мощи, когда армия Роберта соединилась с войсками Честера и двинулась неуклонным, неумолимым маршем на Стефана и Линкольн. Ни тяготы, ни холод не стали меньше, однако сознание того, что судьба повернулась лицом к ним, а не к Стефану, помогало переносить их.

У Линкольна соединенным армиям пришлось искать место, где можно пересечь защищавшие город реку Уитем и древний римский ров под названием Фосседайк. Проводник, местный крестьянин, клялся, что через ров есть мелкий брод, но когда они, чертыхаясь, пробрались по болотистой пойме, оказалось, что их ждут мутные потоки разлива. На другом берегу Стефан поставил небольшой заградительный отряд. Когда Роберт Глостер и Раннульф Честер подъехали к воде, чтобы измерить ее глубину, в них полетели град камней, комки грязи и отборная ругань.