Любящее сердце
Шрифт:
– Так что, как видишь, я оказался в ловушке. Теперь у меня осталось только прошлое. Ни настоящего, ни будущего.
Альберт Бойл и граф Торнхилл обедали в клубе. Бойл изливал другу душу.
– Но ты ведь еще не объяснился? – пристально взглянув на приятеля, спросил граф.
– Слава Богу, нет.
Бойл с мрачным видом крутил в руках бокал, не поднимая глаз на Торнхилла.
– Я знал, что так и будет, Гейб. Стоит потанцевать с одной особой чаще, чем с другими, и она уже вобьет себе в голову, что дело в шляпе, что ты уже покупатель. Розали Огден, черт побери!
– Я думал, что ты если и падешь жертвой, то только к ногам мисс Ньюмен.
– Мисс
– А она надеется получить руку и сердце? Мать ее ждет этого от тебя? Ты не обязан на ней жениться, Берти. Ты ведь не скомпрометировал девушку? Я правильно понимаю?
– Да нет, конечно! Избави Бог. Но Розали не из тех, кого можно свернуть с пути истинного. Знаешь, Гейб, я решил завтра утром поехать к ней и сделать предложение, пока совсем не извелся.
Граф Торнхилл промокнул салфеткой губы. Что-то в этой истории было ему совершено непонятно. Как это случилось? Когда он перестал понимать своего лучшего друга? Они с Берти были почти неразлучны еще со школьной скамьи.
– Зачем тебе это? Ты не влюбился, случаем? Не могу поверить, что это так.
Торнхилл представить себе не мог, как вообще можно полюбить Розали Огден. В ней, казалось бы, напрочь отсутствовали качества, способные сделать женщину привлекательной. Берти же, напротив, был молод и хорош собой, богат и умен и без труда мог добиться благосклонности любой девушки по своему выбору.
Сэр Альберт надул щеки и с шумом выдохнул.
– Вот так бывает, Гейб, – сказал он. – Ты танцуешь с девицей потому, что тебе ее жалко. Ты пытаешься представить, каково это – ложиться спать с мыслью, что за весь вечер тебя никто не пригласил. А потом ты приглашаешь ее покататься в парке по той же причине. А затем на лодке. А потом снова приглашаешь танцевать. И вдруг постепенно начинаешь осознавать, что за невзрачной внешностью кроется что-то другое. Что она молчалива не от глупости, а от застенчивости. Что внутри она нежное и кроткое создание. Что она любит котят до беспамятства и готова заплакать, когда видит мальчишку-трубочиста, карабкающегося по крутой крыше. Что она норовит проскользнуть в детскую сестры и с удовольствием играет со своими маленькими племянниками и племянницами, вместо того чтобы сидеть в гостиной и слушать взрослые разговоры. И вот тогда она перестает быть для тебя невзрачной тихоней.
– Так ты и в самом деле ее любишь! – сказал граф, как завороженный глядя на друга.
– Ну, не могу сказать, что у меня голова кругом идет от чувств, так что, наверное, это не любовь. Так ведь, Гейб? Скорее я… она мне нравится. Это чувство… наступает постепенно, накатывает, как морской прилив. Ты не замечаешь его и не особенно хочешь замечать. А потом, обнаружив его в себе, не чувствуешь радости. Но оно уже есть. И тогда тебе не остается ничего другого, как только… Нет, выхода всегда два. Я мог бы завтра уехать из Лондона, поехать, например, навестить тетю в Брайтон или что-то вроде этого. Но тогда я всегда буду думать о том, не выдали ли ее замуж за какого-нибудь остолопа, который станет звать в дом мальчишек-трубочистов и гонять из дома котят. И даст ли он ей возможность нянчиться с собственными детьми. Знаешь, Гейб, мне кажется, со мной случился солнечный удар. Ты не замечал, последнее время в Лондоне не слишком жарко? Я знаю ее меньше недели. Я даже не в состоянии дать определение тому, что на меня накатило.
– Ты любишь ее, – сказал Торнхилл.
– Ну что ж, Гейб. Пусть будет так. Каким именем ни назови то, что со мной случилось, завтра я пойду сдаваться. Бригем – ее дядя и опекун. Сначала я переговорю с ним. А потом и с ее матерью. Я все сделаю как положено. Может, даже опущусь на одно колено в самый решающий момент. ѕ Альберт поморщился, как от боли. – Ты мог представить, что я способен на нечто до такой степени унизительное, Гейб?
Граф усмехнулся.
– Кстати, приданого за ней почти никакого, – продолжал Альберт. – По крайней мере Фрэнк так говорит, а он должен знать, поскольку ее сестра дружит с сестрой Фрэнка. Так что меня нельзя обвинить в том, что я хочу жениться на ней ради денег, правда? Кроме того, все, наверное, знают, что я достаточно обеспечен, чтобы не охотиться за богатыми невестами.
– У вас будет брак по любви, Берти.
Альберт с несчастным лицом допил вино.
– Мне пора, – сказал он. – Сегодня мне еще предстоит катать Розали и ее мать. Я обещал отвезти их в Тауэр. Посмотрим, может, после этой прогулки что-то во мне переменится. Может, я передумаю и буду спасен. Ты как считаешь, Гейб?
Граф в ответ только улыбнулся.
– Ты идешь? – Сэр Альберт встал.
– Нет, – ответил граф. – Я думаю остаться выпить еще вина, Берти. Я выпью за твое здоровье и счастье. Иди почисти перышки перед свиданием.
Сэр Альберт невесело усмехнулся и пошел прочь. Граф Торнхилл не стал заказывать еще вина. Поигрывая пустым бокалом, он смотрел в никуда, и что-то в его взгляде отпугивало потенциальных собеседников и удерживало официанта от того, чтобы подойти и убрать со стола.
И вдруг постепенно начинаешь осознавать, что за невзрачной внешностью кроется что-то другое… Что там, внутри, она нежное и кроткое создание… Это чувство накатывает, как морской прилив.
Граф думал о том, что их с Керзи дела на самом деле только их двоих и касаются. Ему, Торнхиллу, действительно пришлось нелегко из-за Керзи. Близкий человек, жена его отца, Кэтрин, страдала куда сильнее, чем он, по вине ненавистного виконта Лайонела. Торнхилл долго мечтал отомстить, и когда такая возможность представилась, жажда мести целиком овладела его сознанием. Керзи в ответ повел свою игру. Их было только двое, и в результате один должен был победить, другой – проиграть.
Все было бы так, если бы между ними не оказалась Дженнифер Уинвуд. Она была пешкой в игре Торнхилла, заключавшейся в том, чтобы испортить жизнь Керзи. Опорочить и унизить его в глазах общества. Лучшего поля для сражения, чем Лондон в разгар сезона, и придумать нельзя было.
Итак, Дженнифер Уинвуд была всего лишь пешкой. В конце концов она могла найти кого-то более достойного, чем Керзи. Как Торнхилл уже говорил себе не раз, он делает ей одолжение. Если он сможет расстроить помолвку, он окажет ей великую услугу, даже если она пока не в состоянии этого оценить.
Если только… не кто-то, кому легко сделать больно. Когда он извинился перед ней за свой поцелуй во время бала, она призналась, что была расстроена.
…Начинаешь осознавать, что за невзрачной внешностью что-то другое… Что там, внутри, она нежное и кроткое создание… Ей нравятся сентиментальные романы, она понимает и тонкий юмор, и едкую сатиру. Она скучает по своей собаке, оставшейся в деревне. У нее была собака, которой ей недоставало в Лондоне, собака, которая прыгала и веселилась, зная, что ее ведут гулять. У нее никогда не было друга мужского пола. Она дотронулась до его щеки, когда он притворился, будто ее скорая помолвка делает невозможной их дружбу.