Лючия, Лючия

Триджиани Адриана

Эксодус стоит на месте. Орсола плачет, а папа, которому совсем нельзя находиться на солнце, того и гляди поджарится.

– Мария. Пусть остается.

– Антонио!

– Пусть остается. Если один из моих сыновей хочет уйти из дома, то это место, где бы мне хотелось его видеть. Сартори уже сто лет не были здесь и ничего не выращивали. Я счастлив, что мой сын возвращается на родину, в дом, где я вырос, и мне будет отрадно знать, что мои внуки вырастут здесь же.

Тишину нарушают только звуки, издаваемые курицей, что бродит по соломе в хлеву. Сидя в грузовике, мама держится за голову; она понимает, что папа прав. Эксодус

забирается в грузовик и обнимает маму:

– Ты всегда в моем сердце мама.

Наконец папа вспоминает, что есть и еще один момент в этом деле. Он ошибся насчет Розмари, когда та становилась членом нашей семьи, и теперь он не хочет повторить свою ошибку. Он поворачивается к Орсоле.

– Орсола, добро пожаловать в семью, – говорит он ей.

Она обнимает папу, а потом и всех нас и, наконец, маму. Папа протягивает маме свой носовой платок Она вытирает нос и говорит:

– Кто-нибудь в этой семье собирается провести свадьбу как положено?

Роберто крутит ручку на капоте грузовика и заводит мотор, семья Доменика вылезает из грузовика, и последнее, что мы видим, поворачивая на дорогу к Годеге ди Сант-Урбано, – это Эксодус, обнимающий Орсолу за талию, и маленькая курочка, выглядывающая из дверей фермерского дома – нового семейного очага для брата.

Глава 9

Когда мы сходим с самолета в Нью-Йорке, Джон уже дожидается у выхода. В руках он держит дюжину алых роз, перевязанных белой атласной лентой. Как обычно, одет он безупречно. На нем бежевый холщовый костюм, белая рубашка в тоненькую голубую полоску и темно-синий галстук. Он такой же, как на фотографии, которую сотни раз я разглядывала в Италии. Но когда я вижу его наяву, такого красивого, мое сердце начинает бешено колотиться; у меня перехватывает дыхание. Я знаю, что настоящая леди не должна бегать, но мне наплевать. Я мчусь к выходу и падаю в его объятия. Прижимаюсь щекой к его шее и вдыхаю аромат его кожи. Как давно я не делала этого.

– Устроим свадьбу пятнадцатого ноября, – шепчет он.

– В ноябре! Нам же нужно разослать приглашения, договориться с музыкантами, составить меню и купить все продукты, а платье вообще не начато! Это безумие! – восклицаю я.

Вся моя семья в сборе, но они стоят кучкой поодаль, словно мох на старом утесе.

– Я больше не хочу ждать, – улыбаясь, говорит он.

– Я тоже!

– Мы все успеем организовать в срок, – с некоторым беспокойством заверяет мама.

Я довольно хорошо ее знаю, она думает, что слишком мало времени осталось, но с того разговора с отцом Абруцци она изо всех сил старается не перечить нашим с Джоном планам насчет свадьбы. Вместо препирательств она просто чмокает Джона в щеку. После того, как мама высказывается, братья спохватываются и подходят к Джону, чтобы пожать ему руку. Только папе, моему дорогому папочке, приходится приложить большое усилие, чтобы выдавить из себя улыбку. Он больше не скажет ни слова против Джона, потому что он дал слово отцу Абруцци, и к тому же, он не хочет потерять меня. Ну почему он никак не поймет, как я счастлива?

Роберто и Розмари едут в «паккарде» вместе со мной и Джоном и изрядным количеством нашего багажа, а родители, Орландо и Анджело едут следом на такси. Я рассказываю Джону о решении Эксодуса остаться в Италии, а Розмари рассказывает ему о нашем путешествии в Венецию. Когда все мы

добираемся до Коммерческой улицы, Джон помогает братьям выгрузить багаж, существенно потяжелевший от купленных в Италии книг, подсвечников, кожаных сумочек и шелковой материи. Люстру и все украшения для нашего дома доставят по морю. У Джона какие-то дела, поэтому он целует меня в щеку и обещает, что вечером мы вместе где-нибудь пообедаем.

Прежде всего я забираюсь в душ. Стою под роскошной, бьющей сильным напором струей горячей воды целых пятнадцать минут, наслаждаясь каждой секундой. Целый месяц мне пришлось мыться в убогом корытце с еле теплой водой. Я выхожу из душа и надеваю халат. Потом иду в коридор, где Ро протягивает мне стакан лимонада.

– Не стоило этого делать, – говорю я.

– Почему, черт возьми! Я не видела кубиков льда тридцать один день! И мне хотелось показать тебе, что на самом деле они существуют.

Она чокается со мной и спускается вниз по лестнице, давая мне возможность одеться к ужину.

Я захватываю свитер и иду к двери, чтобы встретиться с Джоном. По вечерам в Нью-Йорке еще довольно тепло, но по сравнению с Венецией вечера здесь мне кажутся прохладными. Джон заказал столик в «Везувио».

– Ты думал обо мне? – спрашиваю я, когда мы садимся за столик в нашей кабинке (отделенный перегородками уголок в ресторане).

– Каждую секунду. А ты?

– Каждые полсекунды, – наклоняюсь я через столик, чтобы поцеловать его.

– Я до смерти боялся, что ты повстречаешь какого-нибудь итальянского графа или герцога или как они там таких называют и решишь остаться навсегда.

– Если бы даже они выстроили всех итальянских холостяков в линию от самой вершины Альп до каблуков на моих туфлях, я бы ни на секунду не соблазнилась. У меня уже есть самый лучший в мире жених. Зачем мне на них смотреть?

– Красивые девушки могут выбирать.

– Вот я и выбрала тебя.

– Я купил кое-что для тебя, пока ты была в отъезде, – улыбаясь, говорит он. – Когда я увидел это, то сказал сам себе: «Есть только одна девушка на свете, которая способна оценить его по достоинству». Джон машет рукой, подзывая Пэтси, высокого, элегантно одетого итальянца, владельца ресторана, который подносит к столу большую коробку.

– Зачем? Я… мне казалось, что мы должны экономить деньги на строительство дома…

Коробка размером чуть ли не со стол и около полуметра высотой; она перевязана такой широкой атласной лентой, что мне приходится повозиться, чтобы развязать ее.

Когда я снимаю крышку, у меня подгибаются колени. Оттуда я достаю норковое пальто из самого мягкого и черного меха на свете. У него воротник-стойка и широкие манжеты.

– Посмотри, как сделана подкладка, – говорит Джон.

Я выворачиваю пальто наизнанку и вижу, что на подкладке вышито золотыми буквами мое имя.

– Все будут знать, кому оно принадлежит.

– Лючия – прекрасное имя, – заявляет Пэтси, который гордится отведенной ему в этом деле ролью. – Оно означает «свет». Вы такая красивая девушка, что вам вовсе не нужно норковое пальто, чтобы украшать себя. А многим девушкам такое пальто просто необходимо, – уходя, прибавляет он.

– Дорогой, разве мы можем себе такое позволить?

– Что значит, «можем ли мы позволить»? Это первое меховое пальто в твоей жизни. Ни к чему беспокоиться, сколько оно стоит.