Люди долга и отваги. Книга вторая
Шрифт:
Есть на свете чудеса. Спустя месяц им суждено было свидеться в столице. Краснолобов к месту назначения не добрался, их поезд надолго застрял на станции в Донецкой области. Комендант объяснил: путь на юг отрезан, посоветовал присоединиться к воинскому эшелону, державшему курс на передовую.
Друзья крепко обнялись. А вскоре, удрученные
…Не таким представлялось Постевому знакомство с великим городом. Проезжая в свое подразделение на трамвае, видел сдержанное оживление на улицах, толпы у военкоматов. На площадях длинные жерла замаскированных ветками зениток грозно нацелились в ясное июльское небо. Плакаты на стенах: «Разгромим и уничтожим врага!». Суровой была столица.
Пожарная часть на Большой Тульской, куда направили Постевого, существовала еще только на бумаге. В тот период, согласно постановлению правительства, МК ВКП(б) и исполкома Моссовета, срочно формировались дополнительные противопожарные подразделения, увеличивалась численность прежних.
Начальник части принял радушно. Чувствуя легкое разочарование безусого воентехника, урезонил и подбодрил:
— Прыткий ты. Не сразу Москва строилась. Так вот, нам выделили помещение магазина, переоборудуем его под депо. А пока подбирай в караул личный состав.
Легко сказать — «подбирай». Постевой ходил в райкомы комсомола, военкоматы, на призывные пункты. Людей выделяли в основном пожилых, никогда не державших пожарного ствола. Сергей не унывал. «И впрямь, не боги горшки обжигают», — рассуждал он. Учились, осваивали полученную технику, устраивали тревоги. Пятидесятилетние мужчины с полуслова понимали молодого начальника караула, который по возрасту мог бы годиться им в сыновья. Сознавали всю полноту возложенной на них ответственности. И первый налет вражеской авиации встретили во всеоружии.
21 июля. Интенсивные занятия, тренировки, после отбоя не сомкнуть глаз — духота. Сидели, обсуждали тревожные вести с фронта. И вдруг — протяжный, нарастающий гул. Мелко задребезжали оконные стекла. Бойцы высыпали во двор.
В цепком перехлестье «дальнобойных» прожекторных лучей плыли неуклюжие туши самолетов со свастикой. «Немецкие бомбардировщики!» — как током ударило Постевого. Надсадно защемило сердце, на спине, под гимнастеркой, выступил липкий пот.
Из оцепенения вывел пронзительный гудок автомобильного клаксона. Условленный сигнал: «На выезд!» — снял напряжение. Теперь Сергей твердо знал, что делать.
Даниловский рынок, сплошь напичканный деревянными ларьками и павильонами, полыхал громадным факелом. Пламя, будто по бикфордову шнуру, продвигалось по цепочке строений, перебрасывалось на соседние. Яркие вспышки высветили окрестные кварталы, заводы, демаскируя их. Фашистские летчики словно того и ждали: на район обрушились новые зажигательные бомбы.
«Что творят, сволочи!» — скрипнул зубами Сергей. Ему впервые предстояло бороться с огнем, падающим с неба. Боязни, робости не было — их вытеснила ненависть к бесчинствующим фашистам.
Он был впереди, на самых опасных участках. Вплотную приближался к ревущим очагам, где вели схватку с огнем бойцы его караула, отдавал краткие, точные распоряжения и команды, подменял у ствола уставших, хлестко косил жаркие рыжеватые языки упругой струей воды. Сдавленное, пламя постепенно унималось.
Едва перевели дух — снова последовал вызов. В Филях огромное зарево охватило завод «Москватоль». От зажигалок загорелся гудрон в резервуарах. Бурлящая масса стремительно расползалась по земле.
Выбрали главные направления. Стойко, предельно собранно, задыхаясь в черном зловонном дыму, сжимали кольцо вокруг пылающего пространства.
Рассвет в ту ночь застал их на Хорошевском шоссе. Спасали от огня склады с военным снаряжением. Постевой орудовал брандспойтом на чердаке. Угораздило же: рухнуло перекрытие, и он камнем упал вниз. В горячке и не почуял, что ушиб колено. Не дрогнул, не растерялся перед опасностью. Выручила смекалка. Воспользовавшись спущенным брезентовым рукавом (по нему подавалась вода), в одиночку сдерживал наступление пламени, пока не подоспело подкрепление. Только тогда Постевой, хватившись, обнаружил, что немудреные его доспехи — плотная куртка и брюки — как осколками изрешечены: прожжены. Больно ныло колено. Как сам-то цел остался?
Так завершилось боевое крещение, оценивая которое, ныне убеленный сединами полковник говорит: «Метались мы, как в той поговорке, из огня да в полымя».
Наступившее утро принесло приятное известие. Радио сообщило: приказом народного комиссара обороны коллективу московских пожарных за энергичные действия, проявленные выдержку и мужество объявлялась благодарность.
…Гитлер вынашивал сумасбродные планы — уничтожить Москву, испепелить ее, нанося массированные удары с воздуха. Противник остервенело атаковал, пытаясь деморализовать население города, посеять хаос и страх.
Изуверская тактика с треском провалилась, москвичей она не застала врасплох. Они были готовы, противопоставили организованность и дисциплину, решительность и отвагу, грудью встали на защиту родной столицы. Им помогал весь народ.
Долгие осенние дни и ночи сорок первого… Непрестанные воздушные тревоги. Каждый выезд сопряжен с риском, работа под разрывами авиабомб, осколками снарядов. Гибли товарищи. Георгий Петров, Иван Савинов, Наум Садовский, посмертно награжденный орденом Красной Звезды. Тяжкой болью отзывались в душе Постевого невосполнимые утраты. И все сильнее утверждалась в его сознании мысль отомстить за павших.
Не чуя под собою ног, изнуренный, начальник караула с бойцами возвращался с очередного пожара. Смыть с себя копоть и сажу, подкрепиться, починить обмундирование. В те редкие минуты затишья он садился за рапорт. Еще один. «Прошу отправить на фронт…»
Читая затем резолюции: «Не представляется возможным», «Воздержаться», разумом понимал, что и здесь, в Москве, не легче и каждый человек на вес золота. А сердце рвалось туда, на передний рубеж, где сражались с врагом родные братья Фрол и Михаил, десятки тысяч сверстников.