Люди, горы, небо
Шрифт:
Пришлось взбираться на кручу не солоно хлебавши.
Лодка тем временем изрядно отплыла и, петляя по реке, поднималась теперь против течения. С кручи если не очень отчетливо, то все же внятно можно было проследить ее движение и все нехитрые маневры. Идя поверху, Шумейко уже догадывался, куда пристанет браконьер. Мимо поселка не проплывет – значит, правит на электростанцию, где плавсредств погуще. Рассчитывает затеряться среди катеров и плашкоутов.
Шумейко вышел на проезжую дорогу и направился к электростанции, заведомо зная, что таким образом резко сокращает расстояние. Словом, он как раз подгадал к моменту, когда браконьер, бряцая цепью, пыхтя, втаскивал лодку повыше на берег.
– Ага, все-таки пристал, – удовлетворенно сказал Шумейко из темноты, и тотчас в руке у него слепяще вспыхнула фара.
Лишь теперь он рассмотрел как следует, что перед ним кореец из местных; они жили тут давно, еще с первых послевоенных лет, большинство приняло советское гражданство. Обзавелись семьями, ходили выутюженные, чистые, при галстуках, и работали везде: на лесоразработках, нат сплаве, на электростанции, в ремонтных мастерских…
Кореец попался на сей раз воинственный. Обычно браконьеры извиняются, говорят, что больше не будут, просят отпустить для первого раза без составления бумаги. Но есть и такие, что грозят «ворота свернуть», «вывеску подпортить». Кореец тоже ужасно кипятился.
Шумейко выждал, пока у него спадет запал, и сожалеюще спросил:
– Что же это ты – браконьер, оказывается?
– Зачем твоя такой слово говори?
– Ну, а как же прикажешь расценивать твои действия? Воруешь у государства рыбу, да еще, гляди, ночью!
– Какой рыбу? Сетка сапсем-сапсем худой, нет рыбы, сам смотри, буль, буль, будь – вода, нет рыбы, Я не вор, зачем такой слово?
– Гм… А чем ты занимаешься днем?
– Днем моя работай.
– Ага. Работай. А деньги получаешь?
– Получай.
– Вот и пойди, купи на них рыбу в магазине. А ночью – это браконьерство, ночью ты хищничаешь. Давай сетку!
– Худой моя сетка. Нет ничего, один дыра.
– А ты покажи, покажи. Вот так. Давай ее сюда, завтра придешь в поссовет.
Но вместо того чтобы подчиниться, кореец вдруг вздернул сетку во весь свой – впрочем, небольшой рост и начал топтать, рвать ее сапогами. Он ужасно был рассержен, ужасно…
– Твоя видал? Один дыра. Нет сетка!
Шумейко спокойно отозвался:
– Вот теперь можешь забрать ее себе.
– Моя не нада. Моя теперь что делай такой сетка?
– Вот и хорошо, раз нечего ею делать. Ночью будешь спокойно спать. До свидания.
Маленькая стычка с корейцем не утешила Шумейко, все это мелочи, тут штраф, там штраф, а в третьем случае назидательный, с упором на совесть, разговор. Словом, работа нудная, но необходимая: ведь мелочь к мелочи, крошка к крошке – и реке наносится непоправимый урон.
И все же рубить под корень, поймав с поличным, судить надо сперва убежденных и матерых преступников, на сознательность которых, так сказать, не нажмешь. Нет ее, нет совести, не на что и жать. Поимка таких вот, как тогда в логове, – вот игра, стоящая свеч, вот с каким зверем он хотел бы схватиться. А риск он любил да и четко понимал вдобавок, что при разумном отношении к делу риск всегда можно свести к минимуму. Но, а что там и останется, так даже хорошо, когда холодок опасности бодрит, сквознячком ходит под рубашкой. В конечном счете смелость в нашем общежитии должна стать нормой поведения каждого человека. Гражданская смелость, равно как и физическая…
Да и не Потапову же рыскать здесь ночью по дебрям! Стар он, неразворотлив, излишняя сентиментальность ему вредит. Вот так и прожил человек жизнь, облюбовав доходное местечко, производя видимость полезной работы, шуруя для острастки по реке на катеришке, выкрашенном в цвет военного корабля. Незначительные штрафы, акты, порицания… вывешивание наглядной агитации, которую никто не читает… Работка не пыльная, впрочем, не очень и денежная. Зато хозяин реки! А браконьеров между тем развелось на ней видимо-невидимо. Но Потапов – мужик хотя бы не зловредный и, если сам мало способен на активные действия, другому, кто понапористей, мешать не станет. Наоборот, всячески подсобит во имя закона. Ему главное – лишь бы самому лично ни с кем не портить отношения, а за чужой спиной работник он вполне добросовестный, исполнительный.
Шумейко не очень-то и винил его. Был бы Потапов помоложе, тогда другое дело. А сейчас поздновато уже человека перекраивать, скоро ему и на пенсию.
Ночью ходишь тревожно, с оглядкой. Вот так нарвешься неожиданно для себя на браконьеров, могут сгоряча и по черепу веслом огреть, могут и утопить. Народ озлобленный, чего там, – по крайней мере самые отъявленные, те, которых Потапов считает «браконьерами по натуре» (в отличие от «браконьеров по необходимости»).
Еще не успокоившись после стычки с корейцем, Шумейко услышал близ озера шепелявые невнятные голоса, а потому затаился и минут пять выжидал, чтобы разобраться в ситуации. Но тревога оказалась ложной – он различил писклявый голос девчонки. Подошел ближе и увидел, что подросток лет шестнадцати обнимает и тискает девчонку младшую, чем сам, совсем пигалицу. В их возрасте «крутить» такую любовь – хуже браконьерства. Тоже надругательство над природой. Да и времени уже около трех ночи – куда только родители смотрят?
– Кыш по домам, цыплята несчастные! Не стыдно разве ночью да еще в лесу? Хоть на лужок вон туда выйдите, под луну, да сядьте по-людски, чего мнетесь-то здесь, в потемках? Что? Комары? Небось комары ж… и там не отгрызут.
Недовольно ворча, подросток увел свою возлюбленную прочь; однако девчонка не смутилась, ехидно подхихикивала, что-то нашептывая кавалеру.
Глядя им вслед, Шумейко испытал желание наломать березовых прутьев и… и в нелепой связи с этим желанием ему подумалось вдруг: «А не заглянуть ли мне к Кате?»
Он знал, что Катя только обрадуется, даже не упрекнет за долгое отсутствие. Расцветет. Засуетится, готовя поздний ужин или уже завтрак, не понять. Его опахнет сонным и ласковым теплом ее тела. И сдастся старый холостяк, скажет; «Устал я. Надоело. Давай уж вместе, что ли».
Никуда он не пошел. Свернул к своей берлоге.
17
Потапов сказал утром в поссовете:
– Приходил Шленда, просил о нисхождении. На Камчатке жить и рыбы не видеть? Сроду, мол, такого не было…
– Не было, так, чего доброго, еще будет, при нашем с вами попустительстве. Камчатка не бочка без дна.
– Говорил еще, что вы, мол, хочь по радио, – Потапов мелко хохотнул, – хочь по радио объявляйте день браконьера. Чтобы раз в году отдушина…
Отдушина кое у кого была, хоть и незаконная, так что зря они жалуются. Разрешали же многодетным помаленьку ловить гольца; уступали в малом, пытаясь спасти большее. А узнало бы начальство в Петропавловске, тому же Потапову, а теперь и Шумейко надавали бы по шее. Но бомбочками глушить рыбу, чтобы лодка до краев, – ну уж… Не только для себя – куда себе эдакое количество?
– тут неприкрытая торговля начинается. Не оттого ли соседка Шленды повсюду тараторит, что ей уже не о чем печалиться, лосося на зиму она засолила. Откуда она его взяла, если у нее и мужа-то нет? Оказывается, кочегар с электростанции ее обеспечил. Шленда постарался – и не из любви к ближнему, конечно…