Люди грозных лет
Шрифт:
— Слушай, Сергей Иванович, — бледнея, схватил Панченко руку Поветкина, — что же делать-то?
— Придется поднимать, другого выхода нет.
— Товарищ майор, — подбежал к Поветкину Привезенцев, — новая радиограмма от комдива: «Освободить все автомобили от груза, подготовить для переброски личного состава».
— Да, — собирая морщины вокруг глаз, сказал Поветкин, — дело, видать, серьезное. Федор Петрович, — повернулся он к Привезенцеву, — объявите тревогу. Только без шума. Командиров батальонов и начальников служб вызвать сюда. Автомобили разгрузить, заправить и вывести
— Так я пойду тыловиков подгоню, — неуверенно сказал Панченко, — а то будут копаться…
— Сейчас комдив подъедет, давайте его здесь подождем.
— Вы задачу от него получите, — стараясь казаться равнодушным, продолжал Панченко, — а я — то ему, очевидно, и не потребуюсь.
«Боится комдива, — подумал Поветкин, — и с Чернояровым отношений не хочет портить».
— Как же, Семен Прокофьевич, — вслух сказал Поветкин, — командира полка нет и вас не будет?
— А что я? Я теперь не комиссар, а заместитель командира по политической части. Вы теперь главная скрипка.
Поветкину было стыдно за Панченко, он не знал, что ему ответить. К счастью, в конце улицы показались два вездехода. В первом из них Поветкин узнал командира дивизии.
— Где Чернояров? — выходя из машины, спросил генерал Федотов.
Панченко и Поветкин молчали.
— Вы что, не слышите? Где Чернояров? — настойчиво спросил генерал. — Поветкин, где командир полка?
— Он мне ничего не сказал, — ответил Поветкин.
— Так, может, вы, товарищ Панченко, знаете, где Чернояров?
— Он в Курск уехал, город посмотреть, — с трудом выдавил Панченко.
— Так! Ясно, — сдерживая гнев, сказал Федотов и придвинулся к Поветкину. — Командуйте полком. Положение создалось очень опасное. Противник на Харьковском и Белгородском направлениях перешел в контрнаступление, сбил наши передовые части, ворвался в Харьков и Белгород и пытается развивать наступление на восток. Наша дивизия из резерва фронта вводится в бой и получила задачу остановить противника на этом рубеже, — показал генерал на карте. — Вашему полку оборонять этот участок. Главное — прикрыть шоссе и не допустить прорыва противника на север. На усиление полка придаю: истребительно-противотанковый дивизион, пушечный дивизион, гаубичный дивизион и одну саперную роту. К утру вам на усиление подойдет танковая рота. Все танкоопасные направления заминировать. И ни шагу назад! Имейте в виду, немцы наступают в основном танками, и есть сведения, что у них появились новые тяжелые танки, как их немцы называют, — «тигры».
Как ни спешил Поветкин, стремясь раньше противника вывести полк к ручью, где было приказано занять оборону, противник все же опередил. Еще километров за шесть от ручья Поветкин услышал частые залпы немецкой артиллерии, редкие хлопки наших пушек и отчаянную ружейно-пулеметную стрельбу. В густом снегопаде нельзя было понять, что творилось впереди, и, проехав еще километра три, Поветкин прямо у дороги увидел гаубичную батарею. Распаленные, засыпанные снегом артиллеристы, как привидения, метались вокруг орудий. Командовавший ими усатый старшина на вопрос Поветкина, что делается
— Белгород захватили, а теперь через ручей рвутся!..
— А кто командует здесь?
— А черт их знает! — с прежней яростью выкрикнул старшина. — Наш комбат там где-то впереди. Если хотите поговорить, вот телефон…
Из телефонного разговора с командиром гаубичной батареи Поветкин узнал, что немцы в двух местах уже переправились через ручей, что мост на шоссе взорван и что всеми, кто обороняется справа и слева от дороги, командует старший лейтенант Скрежетов.
То, что мост успели взорвать, обрадовало Поветкина, но известие о том, что немцы форсировали ручей, резко меняло обстановку. В таких условиях и взрыв моста терял свое значение.
— Семен Прокофьевич, — спросил Поветкин все время молчавшего Панченко, — я думаю, сейчас же развернуть полк, остановить немцев, а затем выяснить обстановку, подготовиться и контратакой отбросить их за ручей?
— И правильно! Бить их, сволочей, — словно просыпаясь, выкрикнул Панченко, — бить и уничтожать!
Поветкин удивленно взглянул на Панченко, не понимая, почему он так кричит.
— Ты командуй, Сергей Иванович, — словно поняв мысли Поветкина, с каким-то удивленным смущением сказал Панченко, — а я в первый батальон пойду.
— Так сейчас же решать нужно, — возразил Поветкин.
— Ты решай, а мое место с бойцами, — твердо сказал Панченко и пошел к машинам.
Пройдя шагов десять, он резко повернулся, торопливо подошел к Поветкину и, порывисто обнимая его, с поразившей Поветкина теплотой проговорил:
— Трудный бой будет. Ты, Сергей Иванович, побереги себя. От тебя сейчас многое зависит. А со мной, если случится что, то Лесовых пусть заменит…
— Что ты, Семен Прокофьевич…
— Ничего! Я пошел…
Панченко поцеловал Поветкина в щеку и торопливо, словно убегая от опасности, пошел к выпрыгивавшим из машин солдатам.
Все время, пока развертывался полк и поротно выходил на линию переднего края, у Поветкина стояло перед глазами худое, с ввалившимися глазами лицо Панченко и в ушах звучал его совсем незнакомый, встревоженный и проникновенный голос.
— Комиссара убили, — когда уже стемнело и бой заметно стих, доложил по телефону командир первого батальона.
— Как, где? — закричал Поветкин в микрофон.
Первую роту в атаку повел, отбросил немцев за ручей и на берегу автоматной очередью… Записка вот в партийном билете: «Прощайте, дорогие друзья! Скажите Черноярову, что в его беде я во многом повинен. Не сумел, как коммунист и старший товарищ, предупредить его от неблагоразумных поступков. Семен Панченко».
Двое суток полк отбивал яростные атаки немцев. Охрипший, дважды контуженный Поветкин непрерывно сидел на наблюдательном пункте, забыв и о сне и о еде. Лесовых, заменивший Панченко, то прибегал на наблюдательный пункт поговорить с Поветкиным и узнать обстановку, то вновь убегал в подразделения и возвращался оттуда возбужденный, со множеством подробностей боя.