Люди грозных лет
Шрифт:
В первое время работы председателем заботы и обязанности ошеломили старого Бочарова. Он не по возрасту резво бегал, суетился, оправдывался, сам требовал, угрожал и возвращался домой поздно ночью усталый, разбитый. Особенно изматывали его телефонные звонки, бумаги и представители из района. Где бы он ни находился, бежал на каждый телефонный звонок. Сжимая телефонную трубку, с дрожью в голосе то кричал, то говорил почти неслышным, робким, совсем не своим голосом. Каждую полученную бумагу он, малограмотный и не привыкший к чтению, старательно, по нескольку раз перечитывал, мучительно соображая, что требует от него эта бумага, и затем долго крупным корявым почерком писал ответы, черкая и перечеркивая
Постепенно Николай Платонович понял, что главное для него не звонки, не бумаги и представители, а работа в колхозе, руководство им. И он перестал бегать на телефонные звонки, не просиживал часами над бумагами, не занимался целыми днями с уполномоченными или представителями, а по-прежнему, работая с утра до поздней ночи, ходил по бригадам, часа по два сидел в правлении и снова шел в бригады, на скотный двор, на поля, на луга. И странное дело: изменив свое отношение к работе, Николай Платонович почувствовал облегчение, и работа его стала намного полезней.
Но постепенно случилось и другое, чего не замечал, да и не мог заметить по своей простоте душевной сам Николай Платонович. С изменением его отношения к звонкам и запросам изменилось отношение к нему и вышестоящих инстанций. Все больше и больше раздавалось сердитых телефонных звонков, присылалось грозных бумаг, все суше и строже говорили с ним уполномоченные и представители из района, все чаще на различных совещаниях упоминалось о недостатках в его работе. И не быть бы, пожалуй, старику Бочарову председателем колхоза, если б за него не вступились председатель райисполкома Листратов и председатель сельсовета Слепнев. Об этом заступничестве сам он не знал и не догадывался, продолжая работать так, как подсказывали ему собственная совесть и житейский опыт.
Неожиданный приезд сына обрадовал и вместе с тем расстроил было прежний порядок работы Николая Платоновича. Подвыпив на встрече, он основательно захмелел и, ложась спать, твердо решил встать попозже, как положено, опохмелиться с сыном и уж потом пойти на работу. Однако осуществить эти планы не удалось. Едва заслышав предутренние распевы петухов, он проснулся, потер ломившую с похмелья голову и вспомнил, что вчера вечером не успел распределить лошадей по работам. Кряхтя и охая, он поднялся с постели и, не найдя обычной кружки молока на столе, по крутым ступенькам сам полез в погреб, нашел какую-то махотку и, думая, что это молоко, начал пить, но тут же остановился, сердито отплевываясь и вытирая с усов и бороды налипший густой мед. Чиркая спичками, он долго шарил в погребе, но молока не нашел. Жалея спички, он натыкался в темноте на пустые бочки, ящики, чертыхаясь и сквозь зубы поругивая жену:
— И надо же, старая! Никогда ничего на месте не стоит, черт те знает, сколько мусору всякого понатащила.
Он неудачно оперся рукой о бочку, она накренилась, и старик, скользнув рукой, врастяжку упал в угол, попав другой рукой во что-то мокрое, и еще больше озлобился. Он с трудом приподнялся и почувствовал острый запах огуречного рассола. Нащупав кадушку с остатками прошлогодних огурцов, он наклонил ее и жадно стал тянуть пахнущую укропом густую жижу. Минуты три пил он, не дыша,
«Опять лошадей не вовремя накормили», — сердито подумал председатель, намереваясь тут же отчитать конюхов, не, вспомнив, что конюхами теперь работают семидесятилетний дед Иван и два пятнадцатилетних подростка, только махнул рукой и решил нынче же на конюшню назначить женщин побойчее, деда Ивана перевести в сторожа, а парнишек использовать на подсобной работе.
Занятый этими мыслями, он подошел к конюшне и увидел, что все было не так, как ему казалось. Лошади стояли давно накормленные, и ребята поили их, ведро за ведром наливая воду в деревянное корыто.
— Доброго утречка, — с неизменным поклоном встретил председателя сухой, сгорбившийся дед Иван. — Что спозаранку-то, дела, што ль, особенные?
— Так, взглянуть зашел. Как лошади, в порядке?
— Все пятнадцать, как одна. По росе мы их в садах попасли, а в полночь сенца дали. Да сенцо-то одно что, вот если б овса хоть фунтиков по пять.
Опираясь на палку и глядя на председателя слезящимися глазами, дед Иван явно настроился на любимый разговор о бескормице, о плохом отношении к лошади, но Бочаров остановил его, зная, если не прервать старика, он может и целый день проговорить без умолку.
— Про овес и не вспоминай. Мы его целый год не видим. Он теперь для другого дела потребен.
— Это понятно, конечно, но лошадь-то без овса все одно, что человек без хлеба.
— Так вот что, — присев на старое поломанное колесо, снова перебил Бочаров старика, — лошадей распределим так…
Решив дать старшему конюху твердые и безоговорочные указания, председатель колхоза осекся на полуслове, раздумывая, как же распределить лошадей, чтобы выполнить хотя бы первоочередные работы. Весна закончилась, и лето подгоняло колхозников с полевыми работами. Огромный массив картофеля требовал очередной пропашки; давно подошло время поднимать пары под озимые; наступившая жара иссушила почву, и капуста, на которую колхозники возлагали большие надежды, без полива могла погибнуть; подступало и время сенокоса — травы на лугах отцветали и на взгорках начали желтеть. На все это нужны были люди, кони. В предвоенные годы колхоз запросто мог бы выставить семь десятков сильных, сытых лошадей, а теперь остались всего пятнадцать облезлых кляч.
Считая и пересчитывая лошадей, Бочаров то и дело теребил бороду и, наконец, не выдержав, хлопнул картузом по колену и запальчиво, с жалобой в голосе вскрикнул:
— Хоть бы тракторишко какой завалящий!..
— Да, оно известно, трактор-то, — сочувственно поддержал его дед Иван. — Он бы как заехал, враз целое поле смахнул.
— Заехал, заехал, — передразнил Бочаров. — А чем заедешь-то? Их, тракторов, на всю МТС восемь. А у нашей МТС поболе трех десятков колхозов, и все обезлошадели.
— Слышь, Платоныч, — заговорил дед, видя, что во всех расчетах председателя не сходятся концы с концами, — а может, коров собрать, да в плуга…
Бочаров поднял голову, искоса взглянул на старика и со злостью ответил:
— Да ты что, дед, рехнулся, что ли? На коровах пахать! Тоже нашел рабочую силу. Да они, коровы твои, и так еле ноги таскают. Эх, да и вообще что говорить о глупостях!
— Нет, ты погоди, — вдруг заупорствовал всегда покладистый дед Иван, — насчет глупостев, это я не знаю, а вот насчет на коровах пахать, это мне приходилось. Ты не гляди волком, не гляди. Сам пахал, целое лето. Каурый-то сдох у меня в ту весну, и пришлось Малютку большерогую заарканить.