Люди и не люди
Шрифт:
– То есть… – Билл вытаращил глаза на своего друга, – вы обманываете их?
– Да, Билли, обманываем. Но это и есть самый действенный метод. Когда человек узнает, что ему осталось жить всего ничего, он меняется на глазах. Что бы ты делал, если бы узнал, что тебе остался год?
– Ну… Я бы, наверное… Я бы постарался прожить его… Черт возьми, Фредди, я бы постарался прожить его счастливо.
– Вот видишь? – кивнул Фред. – Когда человек перестает думать о своей смерти, как о чем-то далеком и невозможном, его приоритеты меняются. Он уже не мечтает о новой груде металла на колесах, ему становятся неинтересны дорогущие шмотки и прочие блестящие цацки. Большинство из них, наоборот, избавляются от этого мусора, чтобы потратить вырученные деньги на что-то действительно стоящее. На то, что сделает его счастливым. Кто-то отправляется в путешествие, кто-то начинает помогать
– Фредди, ты просто ошарашил меня, – наконец-то отошел от шока Билл, – это же просто мошенничество! Но, черт возьми, оно мне нравится!
– Не мошенничество, а райский подарок, Билли, – рассмеялся Фред.
Билл расхохотался вместе со своим другом. Отсмеявшись, он взглянул на часы, висящие на стене, и тут же поднялся со стула.
– Фредди, мне нужно бежать. Через час у меня встреча, не хотелось бы опоздать на нее. Я рад, что встретился с тобой. Ты меня действительно удивил.
С этими словами он протянул Фреду руку. Тот, встав из-за стола, пожал ее и похлопал Билла по плечу.
– Надеюсь, мы еще увидимся, Билли! Надо будет как-нибудь собраться всем нашим да хорошенько оторваться в каком-нибудь баре.
– Я только за, – рассмеялся Билл и направился к выходу.
Уже у самой двери он остановился и обернулся:
– Фредди, мне тут одна мысль в голову пришла. Если ты говоришь, что все ваши обследования липовые и диагнозы ненастоящие… Что происходит потом? Когда срок этого человека подходит к концу, а он все не умирает? Они же рано или поздно поймут, что вы их обманули. Когда-нибудь эта информация все равно просочится куда-нибудь и тебе придется несладко.
Фред скрестил руки на груди и многозначительно ухмыльнулся:
– Билли, ты думаешь, я не позаботился об этом? Для этого и существует моя дочерняя компания.
– Ты говорил, что она убыточная. Чем они там занимаются?
– Закреплением счастья, – пожал плечами Фред, – они мастера своего дела, я плачу им огромные гонорары, они не приносят мне прибыли, но они гарантируют безопасность моего бизнеса.
– То есть… Фредди, что это значит – закрепление счастья? – Улыбка медленно сползала с лица Билла.
– Корпорация «Счастье» дорожит своей репутацией. – Взгляд Фреда стал жестким и колючим. – Абсолютно все наши клиенты счастливы и ни один еще не вернулся с претензией на некачественные услуги или недостоверную информацию. Каждый из них прожил остаток своей жизни счастливо, в полной гармонии со своим внутренним миром. А ведь это главное, не так ли?
– Господи, Фред… – Лицо Билла побелело, а глаза расширились от ужаса.
– Тебе пора идти, Билли. – Хозяин офиса открыл перед ним дверь. – Не забывай о нашем уговоре и держи язык за зубами. Ты же не хочешь внезапно стать… очень счастливым?
Цилиндры
– Как ваши дела, Виктор Степанович? – Доктор вошел в палату районной больницы и, подойдя к койке, принялся раскладывать на тумбочке шприцы и ампулы с лекарствами. – Как самочувствие?
Старик открыл глаза и устало улыбнулся.
– Чувствую себя цилиндром, Леша.
– Каким еще цилиндром? – удивленно вскинул брови доктор.
– Обыкновенным таким цилиндром, – тяжело вздохнул Виктор Степанович, – глупым старым цилиндром.
Доктор всмотрелся в глаза старика, но, убедившись, что тот находится в сознании и не бредит, снова занялся распаковыванием шприцов и вскрытием ампул.
Виктор Степанович был очень старым человеком, к тому же неизлечимо больным. Это понимали и врач Алексей, и он сам. Оба они прекрасно осознавали, что старику осталось жить на этом свете считаные дни, но старательно избегали этой темы в разговорах. Во время ежедневных процедур они частенько беседовали и обсуждали самые разные вопросы. Иногда даже ожесточенно спорили, доказывая друг другу свою точку зрения. Виктор Степанович был прекрасным рассказчиком, и, бывало, что Алексея, заслушавшегося его историями, возвращали в реальность медсестры, разыскивающие его по всему отделению. Алексей, сам того не замечая, привязался к этому доброму и жизнерадостному
– Леша, – негромко позвал доктора старик.
– Да?
– Ты знаешь, кто такие цилиндры?
– Ну… Фигуры такие геометрические.
– В детстве мы так называли людей, которые казались нам глупыми, – проигнорировав слова Алексея, произнес старик, – а сейчас я понял, что на самом деле я и есть такой цилиндр.
– Такого я еще не слышал, – усмехнулся доктор, – а откуда это пошло? Почему именно цилиндры?
– Брось ты свои шприцы. Присядь, а я тебе расскажу.
– Но…
– Да присядь, говорю. Успеешь еще свои обезболивающие мне вколоть.
Доктор, немного посомневавшись, присел на стул и посмотрел на Виктора Степановича. А тот на несколько секунд прикрыл глаза, как будто мысленно вернувшись в свое детство, и начал свой рассказ.
– Когда я был маленьким, я жил в небольшой деревушке, тут, неподалеку. Сейчас я уже не вспомню, сколько было в ней домов. Может, тридцать, а может, и все пятьдесят. Впрочем, это не так уж и важно. У меня было много друзей, и в свободное время мы выходили на улицу и играли в разные игры. Так было и в тот день. Воздух на горизонте дрожал от нестерпимой жары, а очертания домов и деревьев на фоне неба становились все более четкими и резкими. Все говорило о том, что скоро начнется гроза. И правда, через полчаса небо потемнело, резкие порывы ветра зашуршали листьями, а дорожная пыль заклубилась и поднялась в воздух, заставляя то и дело протирать глаза. Вся ребятня разбежалась по домам, в том числе и я. Когда я подбежал к своему двору, моя мама уже закрывала ставни, одной рукой придерживая на голове платок, который норовил сорваться и отправиться в путешествие вслед за ветром. Я помог маме, и мы вместе зашли в дом. Она пошла зажигать свечи, а меня что-то заставило остановиться. Я замер в дверях и с восторгом наблюдал за этим буйством стихии, за этой мощью, которая заставляет людей прятаться в свои норки и не высовывать оттуда носа. Вот тогда я и увидел его. Он был одет в темный костюм, на голове высился цилиндр, а в правой руке была зажата резная трость, наконечником которой он мерно отсчитывал шаги, втыкая ее в плотную землю грунтовой дороги. Странно, что человек в таком дорогом наряде вообще появился в нашем захолустье, но еще страннее было то, что он шел прямо в сторону надвигающейся грозы. Его размеренные шаги были тверды, осанка – гордой и непоколебимой. Его подбородок был приподнят, а глаза… Ты знаешь, я и сейчас помню этот взгляд – спокойный, уверенный и… Как бы сказать… Торжествующий, что ли. В какой-то момент человек повернул голову и посмотрел на меня. Тогда мне даже на секунду показалось, что я увидел в его глазах отражение всполохов молний, которые уже буйствовали в небе на подходе к деревне. Было плохо видно, но, кажется, он слегка улыбнулся. Крупные капли начавшегося дождя стекали по его лицу, но он даже ни разу не поморщился и не смахнул их рукавом. Он шел навстречу грозе так, как будто шел на встречу к своей любимой подруге. Не хватало только цветов в его руке.
Я смотрел на него всего несколько мгновений, а потом он миновал наш дом и больше я его никогда в жизни не видел. На следующий день мы с друзьями, конечно же, обсмеяли этого странного человека. Еще бы, кто же в здравом уме будет вышагивать в дорогом костюме навстречу грозе? Только сумасшедший какой-нибудь. С тех пор еще долгое время мы называли «цилиндром» того, кто как-нибудь оплошал, совершил какой-нибудь глупый поступок. В конце концов все про него забыли и больше никогда не вспоминали. Все, кроме меня. Я рос, становился взрослее, но моя память нет-нет да и откапывала из воспоминаний эту картинку, на которой человек с тростью и в цилиндре смело шагает навстречу грозе и смотрит на нее почти влюбленным взглядом. Первый десяток лет я вспоминал его со смехом, рассказывая эту историю в компании своих новых друзей. Затем – с улыбкой и легкой ностальгией по своему детству. Когда большая часть моей жизни осталась позади, я думал о нем, пытаясь понять, что именно побудило его поступить именно так, а не попросить укрытия в ближайшем доме и переждать грозу. Я не находил ответа. Еще через десяток лет мне стало казаться, что я начинаю его понимать, а сейчас, когда моя жизнь уже на исходе, я…