Люди не ангелы
Шрифт:
По плутоватому взгляду Кузьмы Настя поняла, что он подслушал ее разговор с Серегой. Старик и не скрывал этого.
– Где же ты, Настюшка, отыщешь лучшего зятя, чем Андрюха?
– спросил он елейным голосом, в котором сквозили ирония и удивление.
– Маринка еще молода, а свет большой, - с легким раздражением ответила Настя и незаметно толкнула Серегу локтем в бок.
– Шли бы вы, тату, домой, - недовольно пробурчал Серега.
– Помолчи!
– И Кузьма снова обратился к Насте: - Вот пока Маринка молода да гарненька, пущай не зевает. Девчат же
– Для Маринки найдутся, когда время придет, - Настя обиженно поджала губы.
– Значит, решила?
– высохшей рукой Кузьма рассек впереди себя воздух.
– Решила, диду.
– Тогда слушай меня, - старик удобно уселся на сосновый чурбак. Помощи тебе от Сереги в этом деле, как от чиряка радости.
– Ну, тату...
– Серега поморщился, как от зубной боли.
– Замолкни! Я тебе тут слова не давал! Так слухай, Настя: ежели поставишь мне хороший магарыч, в один день сделаю такое, что у Маринки и у Андрея эта самая... как ее зовут?.. Ага! Любовь!.. исчезнет, как дым на ветру!
– Что же вы такое сделаете?
– губы Насти кривились в горделиво-снисходительной улыбке, но в глазах мелькнула заинтересованность.
– Так будет бутылка твоей "калиновки"?
– Хоть две!
– засмеялась Настя.
– Две не надо. Лишнего не беру, - Кузьма передвинул чурбачок в тень от стены дома.
– Ну так вот... Старинный это способ, но категорически верный. Есть такая трава - "сухотка". Какая она из себя и где растет, не скажу: это мой собственноручный секрет. Если корень "сухотки" выкопать на закате солнца, высушить, и подмешать в борщ, или кашу, или другую еду, к примеру в вареники, и накормить из одной миски дивчину и хлопца, то эту самую любовь меж ними как рукой снимет! Глядеть друг на друга перестанут! Усохнет любовь, потому как трава называется "сухотка".
– А если они помрут от той "сухотки"?!
– глаза Насти округлились в страхе.
– Не помрут! Ручаюсь! Меня самого в молодости кормили этим корнем!
– Не-е, чтоб я свою доченьку...
Серега в это время толкнул Настю под бок, дав понять ей, что спорить со стариком бесполезно, и Настя круто изменила тон:
– Впрочем, треба подумать. Может, и правда дело вы предлагаете.
– Дело! Ей-же-бо, дело!
– воодушевился Кузьма.
– Всю жизнь благодарить меня будешь! Ну, так искать "сухотку"?
– Ищите, а я тут с Серегой еще посоветуюсь, - сдерживая смех, ответила Настя.
Кузьма бросил на Серегу хитрый взгляд, поднялся с чурбачка и зачем-то опять вынес его на солнце. Собираясь уходить, сказал:
– Вас бы тоже не мешало обкормить "сухоткой". Да, боюсь, уже не поможет.
– И зашагал по тропинке.
После ухода Кузьмы Настя долго смеялась, бросая на Серегу лукавые взгляды. Лениво посмеивался и Серега. Но оба не подозревали, что старый Кузьма, знавший немало старинных "секретов", всерьез намерился осуществить свою затею.
– Ну, так что же ты посоветуешь?
– перестав
– Надо подумать, - Серега вдруг стал мрачным.
– У меня беда пострашнее твоей.
– Что случилось?
– Опять в район вызывали.
– Зачем?
– Все тянется история с учителем, с Прошу.
– Неужели судить тебя будут?
– Да нет. Расспрашивали о Христе - жинке Степана, да о сыне его Иваньо. Не верят, что я видел, как учитель с двумя полицаями арестовал их.
– От горе!
– Настя глубоко вздохнула.
– Но ты правда видел, как увозили их?
– Видел. Везли мимо нашего подворья на телеге.
Оба умолкли, погрузившись в мысли о том, что давно отгрохотала война, что уже истлели в земле ее миллионные жертвы, а среди живых людей не умирает боль, родившаяся в те страшные годы. Серега Лунатик ощущал эту боль особенно остро, когда ловил на себе черные, осуждающие взгляды сельчан. Понимал, что учитель Прошу - тяжкий крест для него на всю жизнь.
16
Однообразный грохот комбайна утомил Андрея, Казалось, что это неумолчно шумит в его голове. Может, поэтому копны соломы на жнивье не напоминали, как в начале уборки, горы мятой стружки благородного металла, а оставшийся неубранным клин не ласкал глаз волнистыми перекатами.
Солнце все ниже склонялось к горизонту, набухало червонным золотом. И когда Андрей посмотрел в сторону села, ему вдруг почудилось, что громадный осколок солнца упал на стерню: это мчалась к комбайну ярко-красная пожарная машина.
"Наконец-то!" - облегченно вздохнул Андрей, прислушиваясь к натруженному рокоту комбайна. Давно пора было промывать забившийся пылью и мелкой половой радиатор. Для этого использовали, нарушая инструкцию, единственную в колхозе пожарную машину.
За рулем сидела Феня - смешливая пышногрудая дивчина, школьная подруга Маринки. Она лихо подвела "пожарку" к остановившемуся комбайну и шустро поздоровалась с Андреем:
– Привет, черт промасленный!
– Здравствуй, Фенька - сухая опенька, - в тон ей ответил Андрей.
– Сам ты гриб подпеченный! Раздевай скорее радиатор!
Феня вышла из машины - налитая, длинноногая, в легком ситцевом платье. Лукаво поигрывая глазами да загадочно посмеиваясь, она проворно расправила черный, специально прилаженный для такого дела к "пожарке" шланг.
Андрей снял с радиатора округлый сетчатый воздухозаборник, взял у Фени шланг и скомандовал:
– Давай!
Сильная струя воды ударила в соты радиатора, густым белесым веером полетели брызги. В облачке поднявшейся водяной пыли вспыхнула маленькая радуга, и казалось, что над головой Андрея ярко засемицветилась волшебная корона.
Феня завороженно смотрела на мерцающую радугу. С ее лица сбежала улыбка: девушка углубилась в какие-то нежданные мысли и не заметила, когда Андрей кончил промывать радиатор. Опомнилась от его требовательного голоса:
– Закрывай!
Быстро перекрыла воду, уложила на место шланг и повернулась к Андрею, снова лукаво-улыбчивая.