Людишки
Шрифт:
– Всем приходится приспосабливаться к меняющейся действительности, пробормотал Филдинг, послушно бредя следом за Михаилом и оставив Сьюзан наедине с Григорием, который пытался втолковать девушке, почему псевдоним Петр Пекарь сам по себе должен вызывать смех у русского зрителя. Объяснить это оказалось довольно сложно, да так и не удалось. Тем не менее разговор продолжался. Сьюзан поведала, как она очутилась в Москве, выиграв конкурс американской водочной компании. Объяснение оказалось непростым и для нее и вышло совсем уж неудачным.
Они беседовали уже довольно долго, обсуждая
– Ой, нет, - пробормотал он. - Я опоздал для моя пилюля. Нельзя ли попытать вас подержать мой стопарь? Спасибо.
Сьюзан держала два почти пустых бокала, а Григорий тем временем достал из кармана пиджака картонный спичечный коробок и извлек на свет большую зеленую капсулу. Улыбнувшись и пожав плечами, он сказал:
– Прежде я никогда не брал эту дрянь с водкой. Может, сильнее заработает.
Забрав у девушки стакан, Григорий осушил его, а заодно и запил пилюлю.
– У вас грипп? - спросила Сьюзан. А потом, поскольку его английский был очень клочковатым и изобиловал неожиданными, удивительными лексическими провалами, решила объяснить: - Какая-нибудь простуда или что?
– Нет, ничего наподобие, - ответил ей Григорий. - Я вовсе не... как это... заразный. - Посмотрев в сторону стойки, он спросил: - Любознательно, они уже не оделяют выпивкой?
– Боюсь, что нет, - ответила Сьюзан и решилась: - Знаете, американские туристы пригласили меня на обед. Там будут два экскурсовода из "Интуриста" и один русский из какой-то торговой комиссии. Почему бы вам не пойти с нами? Уверена, вам будут рады.
"Приключение! - подумал Григорий. - Может быть, последнее".
– Со счастьем принимаю ваше призывание, - ответил он.
Только за десертом и десертным вином Григорий наконец рассказал Сьюзан о состоянии своего здоровья и его причинах.
– Чернобыль?
– Да.
Он уже так накачался водкой и добрым вином, так напичкал себя хорошей едой и приятными ощущениями, что совсем забылся. Корявый английский был забыт, болезнь была забыта, принадлежность к числу простых киевских мужиков - тоже. Да и вообще позабыто было все на свете. Он рассказал о себе Сьюзан просто потому, что ему хотелось рассказать о себе хоть кому-нибудь.
Слева и справа от них за длинным столом продолжались бессвязные разговоры, но Григорий пропускал их мимо ушей. Как же хорошо: наконец он кому-то доверился. Наконец он произносит слова, которым кто-то внимает. Кто-то вне стен клиники. Человек, который увезет это с собой на край света, уедет, исчезнет, и тогда он, Григорий, тоже сможет тихо и спокойно вернуться на круги своя. На свою привычную нисходящую спираль.
Сьюзан была потрясена.
– Рак? Лучевая болезнь? Да что с вами? И нет никакой надежды? Григорий, послушайте! У меня есть брат, то ли двоюродный, то ли троюродный, то ли еще какой. Я с ним почти не вижусь, ну, может, раз-два в год, но не в том дело... - Сьюзан тоже была под мухой, к тому же в такой час она обычно уже спала. - А дело в том, что он врач, занимается наукой. Большой специалист
– Слишком бегло, - пробормотал Григорий. Перед глазами все плыло. Он помахал рукой, тщетно пытаясь поставить запруду на пути этого словесного потока. - Слишком бегло. Слишком бегло. Не ловлю.
– Мой брат, - медленно и четко выговорила Сьюзан, - может что-то знать, чем-то помочь. Я ему телефонирую. Вы могли бы выбраться в Нью-Йорк, если будет нужно? Вам хватит денег? Есть где занять? Вас выпустят отсюда?
Григорий засмеялся, потешаясь над самим собой.
– Деньги имею, - ответил он. - И врачи меня отпускают, если от этой езды будет какая польза. Но в этом нет хорошей вещи, Сьюзан. Не для меня. Топор упал. Он уже упал.
– Но вам-то не обязательно падать духом и идти ко дну, как топор, возразила Сьюзан, и Григорию вспомнились дикторы Си-эн-эн, сообщающие добрые вести. - Вам никак нельзя падать духом. Я позвоню брату. Прежде чем начать изучать СПИД, он был... - Вдруг она умолкла, нахмурилась, подалась к Григорию через стол и, заглянув ему в глаза, спросила: - Григорий, а в России есть больные СПИДом?
– Да, конечно, - ответил он, сопровождая свои слова мрачно-торжественным кивком. - Положение очень серьезное. В больницах, понятно?
– В больницах?
– Иголки. Мы не имеем достатка иголок в Советах, - объяснил Григорий. Поэтому они идут в действие... как это по-вашему... многоразово.
– Снова и снова.
– Да, снова и снова. Многие матери и младенцы... как это... зараживались. Снова и снова. - Его глаза, казалось, ввалились еще глубже, а взгляд сделался и вовсе больным.
Много смертей. Тут повсюду смерть кругом. Ой, Сьюзан, все умирает. Все умирает, Сьюзан.
Аннаниил
Нигде в мире водку больше не гонят из картофеля. Это мне известно. Я знаю все, что должен знать, чтобы воплотить Его замысел. Но ведомо ли это Михаилу? Возможно. Однако считает ли Михаил, что это ведомо и Сьюзан Кэрриган? Впрочем, не важно.
А важно - набрать актеров, исполнителей, которые будут совершать необходимые действия, и свести их вместе. А ведь делать это предстоит в некоторой спешке, вот почему я поторопился познакомить Сьюзан и Григория, представ перед каждым из них в самом подходящем на тогдашний момент облике: перед Сьюзан - как человек, с которым ей хорошо, а перед Григорием - в облике, вызывающем доверие. Я бы свел их гораздо более изящно и тонко, но мне надо было справиться с этой задачей как можно быстрее.
Быстрее. Почему быстрее? Я и сам ломал над этим голову. Когда меня впервые ознакомили с Его замыслом, когда я проникся им, то не смог не выказать удивления по поводу такой торопливости. В конце концов на создание этого мира Он потратил миллионы и миллионы земных лет и действовал осторожно, шаг за шагом, пока не довел до совершенства все стихии. А когда этот уголок Его вселенной в последний раз вызвал у Него раздражение, Он решил не уничтожить мир, а спасти его. И на это, от зарождения замысла до распятия, ему потребовалось тридцать три людских года. Почему же сейчас такая спешка?