Людовик и Елизавета
Шрифт:
— Тебе не надо никакого торга, потому что стоит тебе ласково взглянуть на Анри, и он будет весь к твоим услугам! Да открой же глаза, Жанна! Ты только посмотри, какой это умный, честный, добрый, хороший человек! Разве он недостоин твоей любви? Ах, Жанна, Жанна, холодная, бессердечная!
Жанна подошла к подруге, которая во время разговора занималась своим туалетом и теперь окончательно оправлялась перед зеркалом, обняла ее, нежно поцеловала и сказала:
— Ах, если бы маркиз знал, какого красноречивого адвоката имеет он в тебе! Но не волнуйся, Полетт,
Жанна смеясь подвела подругу к окну и указала на высокого, широкоплечего старика, который нервно расхаживал по садику, недовольно хмуря густые седые брови и изредка встряхивая седой львиной гривой.
— Бедный мсье Николя! — рассмеялась Полетт. — И все это из-за меня! Ты, пожалуйста, извинись за меня перед ним, Жанна!
— Но ты можешь сделать это сама!
— Нет, милочка, я должна ехать. Мне необходимо поскорее увидеться с Анри, чтобы обсудить с ним план дальнейших действий. Если можно, прикажи дать мне сюда чашку шоколада; я выпью ее, пока будут закладывать лошадей. Ведь Батист свободен?
— Да погоди ты, сумасшедшая! Не убежит твой Анри, позавтракай с нами!
— Нет, нет, Жанетт, ты уже меня не удерживай!
Полетт выпила чашку шоколада и умчалась в Париж. Проводив подругу, Жанна спустилась в сад, где на белоснежной скатерти накрытого стола уже готов был холодный завтрак и кофейник испускал клубы ароматного пара.
— Что это за новости, Анюта? — ворчливо встретил ее отец. — Из-за какой-то трещотки ты заставляешь меня ждать целый час! Ты знаешь, как я дорожу правильностью порядка дня?
— Ну-ну, не ворчи, милый мой старичок! — ласково ответила Жанна, подходя к отцу и поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его. — Прости меня, случился такой грех! Ну, пойдем к столу, к столу!
— Ах ты, сахар-медовик! — буркнул старик, сразу растаявший от ласки дочери, в которой души не чаял.
Они уселись за стол. Жанна принялась разливать кофе. Вдруг кофейник задрожал в ее руках и она испуганно шепнула:
— Папа! Посмотри-ка туда, к решетке у калитки! Боже, что это за человек!
Николай Петрович посмотрел в указанную сторону и увидел какого-то молодого человека в истрепанном, оборванном костюме, жадно прильнувшего к решетке. Руки оборванца судорожно вцепились в перекладину, возбужденные взоры были устремлены на накрытый стол, и все его исхудавшее донельзя, зеленовато-мертвенное лицо говорило о непреодолимом, смертельном голоде.
— Что вам нужно здесь? — окликнул его Очкасов.
— Мсье… Пощады… Три дня… голоден… есть… умираю… — ломаным французским языком простонал оборванец.
— Вы голодны! Так идите сюда! Калитка тут, рядом, толкайте ее от себя! — всполошился добряк.
— Боже мой! Ты только
Оборванец, входивший в этот момент в калитку, при звуке ее голоса вдруг остановился, радостно-изумленными глазами уставился на молодую девушку, даже закачался от охватившего его волнения, а потом сорвался с места и бросился к Жанне с криком, похожим на стон:
— Русские! Слава Тебе, Господи! Боже мой! Русские! Я спасен! Голубчики вы мои! — и рыдая, он упал к ногам девушки, обнимая ее колени.
Оба Очкасовы всполошились.
— Миленький, да как ты попал сюда? — крикнул старик.
— Ах, папа! Ну, что расспрашивать голодного, — заволновалась Жанна. — Кушайте, голубчик, кушайте! — и она совала оборванцу тарелку с хлебом и холодным мясом.
Оборванец хватал хлеб и мясо, жадно совал в рот, глотал не жуя, бормотал слова благодарности, перемешанные с угрозами и жалобами по чьему-то адресу. Трудно было разобрать что-нибудь в этих лихорадочных, беспорядочных выкриках. Кто-то завез его, обманул — вот единственное, что мог понять старик. Но Жанна женским чутьем сразу угадала, с кем она имеет дело.
— Кушайте, голубчик, и не разговаривайте, потом вы нам все расскажете. Мне кажется, папа, что это — нашего поля ягода: такой же обиженный, как и мы.
Незнакомец и не заставлял себя уговаривать и с жадностью продолжал есть и пить, пока Жанна не остановила его, опасаясь, как бы чрезмерное насыщение не повредило ему после голодовки.
Но утоление острого голода сразу опьянило несчастного. Несколько бессонных ночей, проведенных в скитаниях, сейчас же сказались, и видно было, что он прилагает сверхчеловеческие усилия, чтобы не заснуть тут же, за столом. Пришлось отвести его в комнату, только что освобожденную Полетт, и отложить удовлетворение любопытства до следующего утра.
VI
ПРИЗНАНИЯ
Ничто не напоминало в незнакомце вчерашнего оборванца, когда на следующий день он вышел из своей комнаты, приведенный в порядок парикмахером и переодетый в платье старика Очкасова. Это был высокий, стройный молодой человек с бледным, истощенным, словно после долгой болезни, лицом и усталыми, но добрыми, наивными голубыми глазами. Он сразу внушал симпатию и доверие, а все его манеры говорили о принадлежности к хорошему обществу. Поблагодарив в простых, сердечных выражениях гостеприимных хозяев за привет и ласку, он в ответ на их просьбу стал рассказывать свою историю.
— Я не знаю, — начал он, — кто вы такие, дорогие мои благодетели.
— Вы это сейчас узнаете, — заметила Жанна.
— Не знаю также, что привело вас на чужбину и как вы относитесь к тому, что сейчас творится на нашей родине. Быть может, мой откровенный рассказ оттолкнет вас от меня. Но я знаю одно: что вы спасли меня от неминуемой гибели. Поэтому, оставляя в стороне всякую осторожность и недомолвки, я просто и правдиво расскажу вам свою историю, чтобы не оставлять вас в неизвестности относительно моей персоны…