Людовик XIV

Блюш Франсуа

Возобновление должности интендантов, к которым особую ненависть испытывали французские казначеи, парламенты и податные суды королевства, теоретически могло бы воссоздать во Франции сложную ситуацию 1648 года. Но королевские оффисье, и особенно должностные лица парижского парламента, их обычные глашатаи, достаточно трезво оценивали ситуацию и понимали, что в случае Фронды буржуазия и народ оставили бы их на произвол судьбы. Весной 1655 года был найден компромисс, который дискредитировали, называя государственным переворотом! В начале года, так как кассы казны были плохо заполнены, суперинтендант финансов Фуке сделал то, что предпринял бы всякий министр финансов в подобном случае. Он склонил кардинала воспользоваться «чрезвычайными» ресурсами, прибегнуть к крайним средствам. Король согласился подписать семнадцать «налоговых указов». Он также согласился представить их в парламент во время королевского заседания (с 1643 года король приобрел богатый опыт). Это торжественное заседание произошло 20 марта при обычной церемонии. Людовик предоставил слово канцлеру Франции, как и

полагалось по всем правилам. Сегье говорил об испанском упорстве, что являлось причиной продолжения войны, настаивал на необходимости навязывать выгодный мир и, конечно, сказал, сколько все это стоит. В конце своей речи он выразил надежду, «что парламент еще раз докажет, что он с любовью служит королю и государству, и подданным подаст пример совершенного послушания и верности»^{149}. Королевский адвокат Биньон выступил с речью — говорил о нищете народа, затем, хоть и без энтузиазма, обратился к присутствующим представителям административной, судебной и политической власти с просьбой зарегистрировать указы, что и было сделано в тот же день при поддержке большинства. Но на следующий день молодые советники парламента потребовали созыва новой ассамблеи, так как присутствие на ней короля упраздняло «свободу высказываний» (таков был образ мышления и стиль выражения мыслей до 1648 года). В начале апреля, так как протест стал поддерживаться все возрастающим количеством парламентариев, а парламент поставил в затруднительное положение из-за налоговых эдиктов канцлера Сегье и хранителя печатей Моле, Мазарини испугался новой Фронды. Он договорился с Людовиком XIV проучить парламентариев и дать им почувствовать, что королевская власть полностью восстановлена. Так и открылось слишком хорошо известное заседание 13 апреля. Если на нем на представителей судейской администрации нападали и оскорбляли, то они должны были упрекать только самих себя.

«Известен вымысел об этом дне: король узнает в Венсенне, что парламент собирается обсуждать эдикты, которые были зарегистрированы в его присутствии, он быстро приезжает во дворец в охотничьем костюме с хлыстом в руке, бранит, угрожает и, так как первый президент Помпонн де Бельевр напоминает об интересах государства, говорит в ответ: «Государство — это я!»^{216} Но ни такой мизансцены, ни такой язык невозможно себе представить в тот век цивилизованности и утонченности нравов. В последующих главах этой книги будет доказано, что Людовик XIV никогда не мог бы воскликнуть: «Государство — это я!»; он не смог бы это сделать по той простой причине, что никогда так не думал, даже будучи в зените своего могущества и славы. Он будет считать себя слугой государства, отдаст ему всего себя, возможно, он будет думать, что является основной опорой государства. Но ни в коей мере он не будет считать, что воплощает государство. Ему достаточно воплощать королевскую власть, а это не призвание и далеко не легкий труд.

Но надо вернуться еще раз к делу 13 апреля и к поведению короля в этот день. «Новшеством в этом визите было то, что король предстал в обычной одежде и запретил обсуждения, не соблюдая принятые формальности. Поэтому парламент послал в Венсенн депутацию выразить свое неудовольствие тем, что Его Величество поступил странным образом и далеко не таким, как поступали его предшественники. Депутация была очень хорошо принята, даже парламент продолжал рассматривать эдикты, и Мазарини, пригрозив парламенту «последней грозой», уступил в нескольких пунктах»^{216}. В течение последующих дней золото вознаграждений посыпалось во дворец Сите. Только один Помпонн де Бельевр получил огромную сумму: 300 000 ливров. Президент Лекуанье довольствовался двумя тысячами экю, представленными как уплата в счет долга^{216}. Эти вознаграждения за покорность должны были очень забавлять Фуке. Как суперинтендант, он начал всю эту шумиху; как королевский прокурор в парламенте, он делает все, чтобы всех успокоить; как мыслящий человек, он ведет разговор с Пеллиссоном и его сторонниками относительно того, чтобы «приобщить» тех, кто носит длиннополые мантии, к этим «необычным делам», без чего не было бы такого необычного денежного вливания.

Повод для этой маленькой бури, так счастливо закончившейся (если бы не ранящий и глупый вымысел), не был чистоплотным: мы увидим, как Фуке и Мазарини себя вознаграждали, один и другой, почти при каждом налоге. Людовик XIV не очень хорошо разбирается в финансах; а кардинал не может безнаказанно для себя приобщать короля к этому. Во всяком случае, здесь из полбеды получилось добро. Парламент, поставленный на свое место — почетное и еще достаточно важное место, — не сможет никогда серьезно стеснять великого короля в его действиях внутри государства.

Напротив, в эти годы, когда Мазарини и Людовик, кажется, «управляют совместно королевством», в тело нации вонзаются две занозы: янсенистская и протестантская, которые дадут «нарыв» в годы самостоятельного правления короля. Мы возвратимся к этой доктрине августинцев и ее способности завоевывать симпатию, к доктрине, которая целый век будет будоражить умы. Речь идет о христианском учении о предопределении: монастырь Пор-Рояль — место, куда стекаются все, разделяющие эту доктрину, пропагандистом этой доктрины является аббат Сен-Сиран, а богословом и ученым, выступающим с дискуссиями, — Антуан Арно. Теперь среди наидостойнейших людей — приверженцев Пор-Рояля — есть глашатай, способный навеки прославить их дело: Блез Паскаль, первое «Письмо Провинциалу» которого было опубликовано 23 января 1656 года, а восемнадцатое — 24 марта 1657 года. Школа августинцев сыграла свою роль в интеллектуальном и духовном развитии французского контрреформизма. Ей не простили того, что она слишком быстро заняла главенствующее место.

Ришелье считал, что раскрыл в их лице реальную или потенциальную политическую оппозицию. Сен-Сирана он заключил в Бастилию, не понимая, что всякую религию укрепляют проповедники и мученики. От Ришелье Мазарини унаследовал много антиавгустинских предрассудков. Для второго кардинала Ришелье оставался образцом для подражания. Мы видели, как юного короля настраивали против этой религиозной опасности, против опасности для веры и порядка.

Вспомним, что под именем «янсенизм» были заклеймены папой Иннокентием X 31 мая 1653 года пять положений из «Августина» («Августин» — посмертное произведение Янсения, епископа Ипрского, опубликованное в 1640 году). «Янсенисты» не были теперь «Господами» или «Отшельниками» из Пор-Рояля, а работали учителями «маленьких школ», где прекрасно преподавали, были страстными сторонниками благодати, ниспосланной Богом; теперь их называли еретиками как в Риме, так и в Сорбонне. Мазарини, казалось, в противоположность иезуитам, которые воодушевляли борьбу против Пор-Рояля, «склонялся, в силу естественного характера, к терпимости»^{70}. Представляется также, что он видел в этом явлении, которое называется «янсенизмом», отражение Фронды. Связи августинцев с Гонди раздражали Мазарини больше всего; и кардиналу не надо было прибегать к чрезмерному красноречию, чтобы получить полное одобрение короля.

Так как старый архиепископ Парижа умер 21 марта 1654 года, Мазарини решил в целях предосторожности перевести в Нант кардинала де Реца, племянника и наследника покойного прелата, который все еще со времен Фронды находился под стражей. Но де Рец сбежал 8 августа. Так как ему не удалось добиться никакого ответа от Людовика XIV на свои послания, новый архиепископ Парижа нашел убежище в Риме под покровительством папы Иннокентия X, а затем Александра VII. Король и Мазарини не желали признавать архиепископскую власть бунтаря. Они его преследовали по-разному в Риме; поссорили его с папой Александром VII. С 1656 года де Рец был приговорен к вечному скитанию без всякой уверенности, что останется на свободе: в 1657 году шпионы Мазарини пытались похитить его в Кельне. В апреле де Рец попросил Людовика XIV помиловать его, но ничего не добился, так как не захотел выполнить требование короля: подать в отставку. Итак, парижская кафедра оставалась свободной с 1654 по 1662 год. Король простил де Реца только в 1662 году, когда Мазарини уже не было в живых.

В отношении протестантов молодой король меньше следовал советам Мазарини, хитросплетения мыслей и поступков которого были сложнее. Он придерживался явно враждебных предрассудков отца Полена и отца Аннй. Враждебное отношение к протестантам у Людовика XIV, как и в случае с Пор-Роялем, вызывается религиозным чувством, и таково его самое первое отношение к ним, пусть даже потом и прибавляются к этому отношению соображения психологического и политического характера. Вспомним, что в 1654 году в Реймсе, после коронации, прелат юга Франции предостерегал короля против протестантов. Этот инцидент навсегда остался в памяти короля. Воспоминание об этом у Людовика XIV было живо, вероятно, еще в декабре 1659 года во время его пребывания в Тулузе.

По обычаю, депутаты протестантского синода в Лудене — последний в этом роде во Франции в XVII веке — попросили у короля аудиенцию. Пастор Даниель Эсташ, которому поручили обратиться с речью к Его Величеству, сначала потребовал уточнений по поводу церемониала свидания. Ему сказали, что он должен говорить с монархом, стоя на коленях. Пастор попросил разрешения сказать речь стоя, давая «понять, что скорее откажется от чести отвесить поклон Его Величеству, чем терпеть такой позор». Ему в этом отказывают. Взяв себя в руки, делегат от протестантов все-таки произносит свою речь на коленях. Людовик XIV, которого информировали о том, что сначала Эсташ колебался, отнесся с уважением к поведению пастора, слушал вежливо. Но затем он подавит депутатов своим величием, сказав в ответ лишь несколько слов: «Я вам буду служить, я вас поддержу в своих указах, и вы будете иметь денежную поддержку». Речь идет о субсидии в 16 000 ливров, которая была равна субсидии прежнего синода. 19 декабря депутаты уехали в Луден, «удовлетворенные приемом, который им был оказан»^{147}. Они очень ошибались. Если бы они были более осведомлены, если бы им могла подсказать интуиция, они, может быть, увидели бы в этой холодности короля, на какие нравственные муки будут обречены бедные протестанты всех церквей Франции.

Пора женить короля

Различные отступления, которые мы сделали, отвлекли нас от фигуры самого Людовика XIV, нарушили хронологический порядок нашего повествования. Итак, мы покинули монарха во время его путешествия по Фландрии, когда он выздоровел после тяжелой болезни. Пусть читатель простит нас, и мы вновь вернемся к королю. Людовик находится 31 июля 1658 года в Компьене, во второй половине августа — в Париже, в Фонтенбло проводит сентябрь и в октябре — снова в Лувре. (Именно здесь, в Лувре, 24-го впервые труппа Мольера будет играть перед Его Величеством и будет давать «Никомеда» Пьера Корнеля 5 сентября королю уже исполнилось 20 лет. В это время в Париже было модно писать «восхваления в прозе». Дочь Гастона Орлеанского участвует в этих состязаниях и отличается своим талантом. Выносим на ваш суд одно из таких восхвалений.