Люк и Фек. Мир и Война

Голованова Нина Ф.

XXVII

Дочка мастера ему Приглянулась сразу И лицом, и по уму. Все в ней радость глазу. Но пришел разрухи день И завод закрылся. Рядом с ними будто тень Голод затаился. Тут Егор всерьез решил Собираться в горы, Про богатства рудных жил Слышал разговоры.

XXVIII

Вспомнил, что они с отцом В горных перелесках Находили подо мхом Камни с желтым блеском. Только снег сошел весной, Чуть трава пробилась, В горы сын ушел с одной Верой в божью милость. Мать поплакала, потом Стала

ждать обратно. Расцвело все за окном. Летом жить отрадно.

XXIX

Вот уж лето шло к концу. Туч холодных просинь, Паутина по лицу Предвещали осень. Как-то в дверь чуть рассвело Постучали громко. Встала, сердце обмерло, А в дверях Егорка. Загорелый и худой С сумкой за плечами, Может с золотой рудой, Может быть с камнями.

XXX

Рада мать. Вернулся сын Жив, здоров, а кроме Никого нет. Он один Счастьем светит в доме. Разожгла печь поскорей, Тесто спозаранку Замесила, во дворе Растопила баньку. В кухне из-под половиц Вынула картошку. Курица снесла яиц. Хватит понемножку.

XXXI

Приготовила поесть, Стол едой дымился. Сын помылся, зная честь, Сел, перекрестился. За едой он рассказал, Что, найдя случайно Золотой руды развал, Рад необычайно. Хочется забыть совсем Про нужду и бедность, Женится и житием Будет править леность.

XXXII

«А жениться — то на ком Ты, сынок, собрался?» У Натальи в горле ком Вдруг образовался. На вопрос ее второй — «Звать Любовь», — ответил. И добавил как герой: — «Лучшая на свете». «Сватов засылали к ней, Слышала я слухи, — Мать сказала, — от людей Из другой округи».

XXXIII

Загрустил сперва сынок, А потом стал весел, Будто скинуть тяжесть смог, Замурлыкал песни. День, другой прошел. Егор В Омск уехал к дяде, А Наталья все с тех пор Часто шла к ограде. Чтобы отвести беду, Обращалась к Богу, В доме убралась, в саду, Заглушив тревогу.

XXXIV

Как-то выдались деньки В октябре как летом. Листьев желтых огоньки Мир залили светом. Утром вышла мать на двор Псу наполнить миску, Кур кормить, убрать весь сор. Божий праздник близко. Бросив взгляд на горный лес, Вдруг залюбовалась. Горка в синеве небес Золотой казалась.

XXXV

Уловил случайно глаз Рядом с горкой точки, Словно отделились враз От горы кусочки. Точки направлялись к ней И менялись в цвете: Двое белых лошадей В золотой карете. Тихо ахнула она, На карете с горки Хорошо была видна Стать ее Егорки.

XXXVI

Сын остановил коней. «Как жива, родная,» — Так здоровался он с ней — «В Омске жизнь другая». Мать Наталья, как стена Побелев, смотрела, А внутри будто струна Толстая гудела. Ввел Егор во двор коней И поставил к дому, Упряжь снял, налил полней Ведра, дал солому.

XXXVII

После их отвел в сарай, Чтоб не застудились, Отодвинул кур на край. Те

вдруг всполошились. У Натальи наконец Улеглось волненье. Может быть помог Творец, Снять оцепененье. Заглянула в уголок, Встав с каретой рядом, А с картины ангелок Смотрит светлым взглядом.

XXXVIII

На картине благодать: Небо, херувимы, В облаках святая мать С Боженькою-сыном. На другой в дождь и грозу Девочка в опорках Тащит братца-егозу Сзади на закорках. Было шесть картин внутри, Свертки и коробки, Граммофон, ковер и три Книг каких-то стопки. В клетке попугай, пострел, С ярко-желтой грудкой Чуть нахохлившись, смотрел На собачью будку.

XXXIX

Довелось когда-то ей В Омске быть у брата Тройку или пару дней. Он служил богатым. В это время господа За границей жили. Целый день они тогда По дому бродили. Вещи, что привез Егор, Видела в том доме. Жили краски и ковер В памяти-альбоме.

XL

Подарил ей для зимы Шубу, шаль, ботинки И с едою из корчмы Полные корзинки. Окорок в желе застыл. Сыр, икра, колбасы. Аппетитный запах плыл От съестных припасов. Мать топила в бане печь Хоть была в тревоге. Пусть сынок с усталых плеч Смоет грязь дороги.

XLI

Сын зашел с вещами в дом, Огляделся зорко, Знал у матери закон — Осенью уборка. И сейчас все прибрала, Стены, пол помыла. Выскребла их до бела, Печку побелила. На стене наметил он Всем картинам место, Клетку внес и граммофон. В доме стало тесно.

XLII

Вымывшись Егор надел Вдруг халат бухарский, Будто бы всегда без дел Жил себе по-барски. Пообедали, потом Он в коробках рылся И внезапно граммофон Звуками залился. Женский голос шелестя Пел про счастье, горе, Про красавицу-дитя, Брошенную в море. У Натальи на глазах Слезы заблестели, Ни словечка не сказав, Стала стлать постели.

XLIII

На другой день как всегда Праздник был престольный. Богачи и беднота Тешились застольем. К полудню Егор решил Лихо прокатиться, Блеском золота спешил Удивить девицу. Он уехал, кони вскачь Экипаж умчали. А Наталья, ну хоть плачь, Вся в тоске, печали.

XLIV

День прошел, настала ночь. Ожидая сына, Трудно было превозмочь Матери кручину. А под утро будто стон Услыхала тихий. Подсказало сердце: «Он» — В чувств неразберихе. Вышла. Только рассвело. К дому по дороге Что-то медленно ползло. Подкосились ноги.

XLV

И, схватившись за забор, Чтобы сил набраться, Крикнула: «Сейчас, Егор, Помогу подняться.» К сыну подошла, едва Плечи обхватила И откуда-то взяла Сдвинуть с места силы. В дом втащила молодца, Свет зажгла. О Боже! Не смогла узнать лица: Раны, кровь на коже. Сразу поняла, не пьян. Вышла драка видно, Знала, сын был не буян. Стало ей обидно.