Лютый
Шрифт:
— Спускайся уже, Золотника. Нужно выдвигаться.
Сердце заколотилось так, что я еда могла услышать собственный голос в этом грохоте:
— …ты ведь не хочешь сказать, чтобы я села на тебя сверху и…
— Хочу…
Оххххх….я закусила губу, закрывая глаза и пытаясь побороть дрожащие колени, потому что было устойчивое ощущение, что мы в эту секунду говорили совсем не о поездке. Сверху.
Я ощущала на себе его горячий, тяжелый и хищный взгляд даже с закрытыми глазами, чувству, как капелька пота стекла по моему виску, едва
— … если действительно хочешь, то почему медлишь?….
Поверить не могу, что я спросила это вслух, в какую-то секунду испугавшись собственной откровенности, но понимая, что обратного пути уже нет и сказанного не вернешь, все-таки открыла глаза, осторожно посмотрев сквозь ресницы на Лютого, который смотрел на меня не злобно.
Не растерянно.
Не удивленно.
А сосредоточенно и впервые так открыто и спокойно, словно забыл отгородиться от меня своей ледяной стеной с колкими сосульками, когда приглушенно ответил, чуть склонив голову вперед и на бок:
— Даю тебе возможность привыкнуть и не бояться. Это важно, поверь мне…у Мии не было этой возможности и едва ли те воспоминания принесут ей радость или восторг…
Я ошарашено моргнула, и, видимо, сломала этим всю невероятную интимность и душевность краткого неожиданного мига, когда Лютый снова выпрямился, криво хмыкнув:
— Хватит болтать. Нас уже ждут.
Меня сковал какой-то немой ужас, когда Лютый стал медленно опускаться вниз руками, словно собирался встать на колени, упираясь своими большими широкими ладонями в лед, когда я просипела:
— Я не смогу сесть на тебя сверху!..
— Еще как сможешь! — сверкнули горячо и хищно его голубые глаза, когда Лютый взглянул на меня исподлобья, став медведем.
Мия всегда говорила, что Беры обращаются.
Не становятся мишками.
Не превращаются.
А именно обращаются.
И, честно говоря, я ожидала чего-то ужасного и мерзкого, насмотревшись еще в юности всех тех жутких фильмов про оборотней, где люди начинали корчиться в судорогах, а потом их тело начинало дергаться, покрываться клочками неряшливой шерсти, выпирали жуткие зубы и все прочие подобные «прелести» становления из человека в зверя, а главное это кровь из вырастающих ногтей и конечно же вопли, которые обязательно должны были перерасти в душераздирающий вой.
Классика жанра епт! Думаю, благодаря современно синематографу и представлению современного человека об оборотнях, мне было так страшно и противно увидеть, что же будет с Лютым…с этим завораживающе красивым, сексуальным и огромным мужчиной.
Но, верно говорила Мия в то, что Беры — не оборотни.
Не было ничего страшного и уж тем более противного. Словно Лютый просто в какую-то невидимую моему глазу секунду накинул поверх себя шкуру, и вот уже передо мной стоял тот самый огромный голубоглазый медведь с поляны с белоснежной шерстью, которую словно замачивал на ночь в белизне.
Страха не было, я просто во все глаза уставилась
Так вот какой он был мягкий, белый и пушистый! При чем, в прямом смысле этого слова!
Не удержавшись, я улыбнулась, слыша, как мишка фыркнул и зашагал ко мне, перебирая своими широченными мощными лапами, что ступали по снегу и льду мягко и совершенно бесшумно.
Мне все еще сложно было поверить, что в этом мохнатом огромном и таком мягком на ощупь звере и есть тот холодный, колкий и язвительный Лютый, когда стянула с себя варежку, осторожно прикоснувшись ладонью к большой мохнатой морде, перебирая мягкую почти плюшевую шерсть между пальцами. Даже от зверя приятно пахло ароматом Лютого — морозной колкой свежестью, и почему-то не было никакого запаха мокрой псины, о чем часто упоминалось в тех же фильмах об оборотнях. Видимо воистину те оборотни и рядом не валялись с нашими красавчиками Берами.
У мишки была большая морда и мощная шея, которую едва ли можно было обхватить руками, и я хохотнула, отступив назад, когда эта большая морда вдруг легко боднула меня, осторожно, но с явно ощутимой силой, которая скрывалась за плюшевой шерстью этого зверя.
Мишка снова фыркнул и уткнулся в меня своим горячим влажным носом, неожиданно скользнув им по ногам, но я даже не успела возмущенно взвизгнуть, когда поняла, что этот нос раздвинул мои колени, и голова буквально протиснулась между моих ног, практически насаживая на себя.
— Лютый! Что ты…
Я не успела договорить, завизжав, когда эта морда почти боднулась, подкидывая меня легко, словно я была невесомым котенком, отчего меня весьма ощутимо подкинуло в воздухе, и я приземлилась прямо на широкой спине мишки… уткнувшись носом прямо в медвежий волосатый копчик.
— Да что ты делаешь?!"
Понимая, что я повисла на Лютом в медвежьем обличии, отчаянно цепляясь за его густую мягкую шерсть руками, и пытаясь обхватить ногами необъятные медвежьи бока, боясь свалиться с такой высоты, я хрипела и шипела от ярости и страха, слыша лишь смешливое похрюкивание веселящегося медведя, который размеренно пошагал вперед так же плавно и бесшумно, как ступал его лапы до этого.
Сначала я визжала, выплевывая белые шерстинки из своего рта.
Потом умоляла остановиться и дать мне слезть с него, потому что у меня кружится голова.
Затем я кричала и ругала его всеми низкими и обидными словами, которые только могла вспомнить, вроде «редиски» и «засранца», надеясь, что Лютый разозлиться, остановится и позволит мне слезть с него.
В конце — концов, я просто охрипла и сдалась, раскинувшись на медвежьей спине, словно звезда, прижавшись щекой к мягкой шерсти, от которой шел такой жар, что я даже сняла свои варежки, чтобы было удобнее держаться.