Лютый

Синякова Елена

Всплеснула бы, если бы только не держалась этими самыми руками за него.

— Всегда! — я совершенно не понимала его веселья и этой хитрой лукавости, понимая, что помимо злости жутко возбуждаюсь, глядя на то, как сверкают и заигрывают эти голубые глаза, которые были чище кристального льда и пронзительнее ледяной стужи.

— У тебя всегда есть право выбора, Золотинка, — сладко улыбнулись чувственные губы, обнажая белоснежные зубы и два выпирающих клыка, когда Лютый чуть повел носом в мою сторону, буквально промурчав нараспев, — вот например, сейчас ты можешь меня укусить или поцеловать.

Я

стиснула зубы, изображая на себе самый злобный взгляд, на который только была способна, хотя прекрасно понимала, что уставилась на его улыбающиеся чувственные губы, которые манили меня. Манили так, что пот выступил на теле и в захотелось сжать бедра, чтобы не впускать из себя это желание, которое просыпалось, словно кто-то с горы бросил снежный шарик, который катился вниз с бешенной скоростью, постепенно превращаясь в самую настоящую снежную лавину.

— У вас Беров, есть где-нибудь кнопка, которая может отключать на время нюх? — язвительно поинтересовалась я, видя, как возбужденно полыхнули глаза Лютого, который вероятно уже очень остро учуял мой боевой настрой.

— Хочешь поискать?.. — промурлыкал он, приподнимая светлую бровь, и глядя горячо и лукаво, отчего Нестерпимо хотелось последовать его предложению и осуществить все и сразу — и покусать и поцеловать, а главное побольше, побольшеееееее….

— …Кстати, о праве выбора, — деловито дернула я бровью в ответ, видя, как Лютый продолжает хитро смотреть на меня, улыбаясь и соблазняя своими глазами и этим телом, от которого совершенно не хотелось отлипать ни при каких обстоятельствах, — уменя есть руки и ноги, так что я могу передвигаться самостоятельно.

Светлая бровь изогнулась еще больше и голубые глаза лукаво полыхнули:

— Хочешь пойти сама?

— Хочу!

Наглеть так уже по крупному! И раз Лютый сам сказал о праве выбора — никто его за язык не тянул — то пора проверить слова на деле, Беры ведь никогда не обманывают!

Лютый лишь дернул плечом, склоняясь вниз и аккуратно ставя на вековые льды, выпрямляясь надо мной во весь свой огромный рост, и хмыкнув, просто пошагал вперед — прекрасный и….совершенно обнаженный, а еще до неприличия возбужденный, отчего колени предательски дрогнули, вот только нельзя было сдаваться.

Расправив плечи, я засеменила за ним, гордо и бодро вышагивая рядом, стараясь не растянуться на льду, запнувшись о собственные ноги, потому что глаза то и дело скашивались на его могучую эрекцию, которая Лютого совершенно не смущала, пока он плавно и грациозно шел вперед, не обращая внимания на жуткий мороз…и мои пламенные косые взгляды…..пока я не шарахнулась на лед, все-таки запнувшись, с глубоким и отчетливым желанием попросить его чем-нибудь прикрыться, пока я себе что-нибудь не сломала!!! Шею, например!

Лютый же словно откровенно издевался надо мной, когда склонился, протягивая руки, хотя судя по тому, что я сидела на льду, перед глазами мелькало исключительно….ох! его СОСУЛИЩЕ! Отчего я зажмурилась, понимая, что с таким течением обстоятельств я до его дома в целостности и сохранности не дойду, переломав себе всё на свете, и натерев глаза!

Но я была бы не я, если сдалась без боя!

Особенно глядя в эти полыхающие, лукавые и хищные глаза!

— Благодарю! — шикнула я, когда Лютый,

как ни в чем не бывало, поднял меня легко на ноги, деловито зашагав вперед, обгоняя его, высоченного, наглого и ухмыляющегося, понимая лишь одно — идти нужно впереди, чтобы остаться целой и невредимой, постоянно косясь туда, куда не следовало, пока в голове проносились шальные картинки совершенного порнографического характера, а в теле бурлил такой ураган жара, что я была готова снять уже свой горнолыжный костюм, чтобы проветриться. Ей-богу, какой подклад делают в этих костюмах, что я дышать не могла от жары?…словно дело было в этом, а не в красивом, обнаженном мужчине, который спокойно вышагивал за мной, отчего его аромат и жар кусал мою спину и зад, словно был живой!

— Пойдешь до дома пешком? — спокойно поинтересовался Лютый за моей спиной, на что я гордо кивнула в ответ, вышагивая подчеркнуто бодро и смело по скользкому льду:

— Конечно. Далеко до него?

Последнее я спросила скорее ради приличия, но услышав ответ, снова споткнулась, не упав только потому, что повисла на могучей руке Лютого, который меня ловко поймал, совершенно не напрягаясь при этом:

— Нет. Километров восемьдесят.

— Сколько?!..

Лютый лишь лукаво хмыкнул, снова поставив меня на лед, и опять зашагал вперед, как ни в чем не бывало, пока я пыталась не кинуться за ним с визгом, попросившись на ручки снова.

Да чтобы мой длинный язык и эту гордость покусали бешеные пингвины!..

Отрывисто выдохнув, и стараясь больше не болтать, чтобы сохранить в себе побольше энергии на длинный и незабываемый переход, я зашагала за Лютым, который просто вышагивал, не пытаясь даже обернуться на меня — плавно, красиво и грациозно, в одном темпе, что можно было залюбоваться. Я же семенила за ним, стараясь не отвлекаться на его упругий зад и длинные стройные ноги, а еще не думать о том, что восемьдесят км — это просто чудовищно да-ле-ко!..

Я старалась держаться, как только могла, все шагая и шагая….

Мне казалось, мы шли уже несколько часов, не останавливаясь и не сбавляя темпа.

Яркое холодное солнце поднялось высоко над горизонтом, освещая блестящий лед и белоснежный снег так невыносимо ярко, что глаза беспощадно слезились и капельки слез застывали на кончиках ресниц.

В глубине души я понимала, что, по всей видимости, это расстояние для Бера не значило ровным счетом ничего, и он уже давно был бы дома, если бы не мои выкрутасы, которые его только веселили, а мне совершенно ничем не помогали, когда ноги ныли и гудели так сильно, что идти становилось с каждым шагом все тяжелее и тяжелее.

Эх, зря я не занималась никаким спортом и даже на фитнесс не ходила, может, сейчас было бы немного легче. но, как говориться — поздно пить Боржоми….

Последующие пару часов я помнила, словно в бреду, уже просто не чувствуя ног, но усердно продолжая их переставлять по инерции, когда пятки опухли и горели огнем, а вверх от них был словно железобетонный столб, который хотел уже врасти в этот лед и больше никогда не двигаться.

Я плелась, еле дыша, понимая, что Лютый спокойно вышагивал впереди, уйдя далеко вперед, и по-прежнему даже не оборачиваясь на меня, как бы демонстративно я не пыхтела и не хрипела.