Лжец

Хансен Мартин

– Сядь, причетник!
– говорит Кристиан и смаргивает.
– Что ты завтра прочтешь?

– Справься у себя в псалтыре! Третье воскресенье Великого поста. Текст первый.

– Значит, отрывок из Луки о нечистом духе, - говорит Кристиан, рассиявшись, как новехонький талер.
– Это я помню, про третье великопостное воскресенье, об эту пору как раз прилетает вальдшнеп.

– Бабьи сказки, - говорю я.
– Другие вот уверяют, что вальдшнеп прилетает на Пасху.

– Право слово, вальдшнеп, он прилетает после того,

как Христос изгонит нечистого духа.

– Чего ж он так редко показывается?

– Потому как таится, - поясняет Кристиан.
– Все верно, стоит Христу изгнать нечистого духа, и вальдшнеп тут как тут.

Но вот наконец и Эльна. Я заказываю пару бутербродов и перебираюсь на "чистую половину", потому что сегодня вечером мне хочется побыть одному. Эльна заходит первой и включает свет. В этой унылой комнате - в трактире их две - столы застелены скатертями в желтую клетку, пол покрыт густым слоем лака, попахивает плесенью.

Свет бьет Эльне прямо в лицо. Черты у нее крупные, выражение - кислое. Еще более кислое, чем обычно, и я говорю:

– Эльна, иди посиди со мной немножко, раз ты не очень занята.

И тут же думаю про себя: ну зачем тебе это? Ладно бы ты собирался помочь ей, но ведь тобою движет всего лишь странническое желание присмотреться.

Подав на стол, Эльна усаживается напротив. Она светловолосая, полнотелая, с толстым загривком. Ей уже за двадцать. Когда я начал учительствовать на острове, она ходила в последний класс.

– Ты по-прежнему довольна своим местом?

– Да, - отвечает она, - довольна.

Я наслаждаюсь тем, что сижу здесь. Бездумно. Не ворочая мозгами. В Кутейной продолжают толковать о плоскодонках и вальдшнепах. Кристиан говорит:

– Скажи на милость, причетник мне не поверил.

– А по-моему, Эльна, ты не очень довольна, - замечаю я.

– Еще бы мне быть довольной.

– Девочка моя, что случилось?

Ах ты черт! Думай, прежде чем сказать, одергиваю я себя мысленно. Иначе не оберешься неприятностей, уж за этим-то дело не станет.

– Эльна, я вовсе не хочу вмешиваться.

Н-да. Ничего хуже я придумать не мог. Она сидит, хмуро уставясь в мою тарелку. Не шелохнется. Но я чувствую, как у нее подступает к горлу.

– Я так ждала вас, ждала, что вы придете, - говорит она.

Вот как? Я продолжаю жевать, с бесстрастным видом. Допиваю пиво. На нее не смотрю. А то она не выдержит. Когда говорят таким тоном, жди ливня. Где наболело, там не тронь!

– У меня будет ребенок.

– Вон оно что.

– Вы ведь знаете!

– Девочка моя, откуда же?

– Да нет, это я сморозила глупость. Потому что хожу и только об этом и думаю. Я никому еще не говорила.

Я достаю, не спеша набиваю трубку. Это одна из трубок, что пролежали у меня в неприкосновенности те несколько лет, когда приходилось довольствоваться бросовым табаком.

– Меня все тошнило и тошнило. Сперва

я не хотела в это верить. Но пришлось. А рассказать было некому.

Я разжигаю трубку. Тяну время. Сейчас нужно быть начеку. Если я посмотрю на нее, она не выдержит. Она уже на грани. Это как с пластами рыхлого снега в горах. Одно помавание птичьего крыла, и в бездну сорвется лавина.

– Я жду в середине октября, - говорит она.

– В середине октября, значит.

– Но я совсем не такая, - произносит она сдавленным голосом.

– Я знаю.

– Тут много их перебывало, которые хотели бы, но я...

– Знаю, моя девочка, знаю.

Ну вот, трубка моя взяла и погасла. Уж не залежались ли эти трубки? Они прямо как неживые.

– Разве ты виноват, если полюбил кого-то?

– Конечно же нет.

– Многие были не прочь... со мной. Но никто из них не любил меня по-настоящему. Никто.

– Девочка моя, может, ты просто не догадываешься.

– Да нет, так оно и есть. Я некрасивая. Непривлекательная. Не то что некоторые. А теперь все будут перемывать мне косточки и тыкать пальцами. Трактирная девка! Чего от нее ждать!

– Только те, кто тебя не знает, Эльна. А вспомни-ка, как было с Аннемари. Она родила Томика. Ну посудачили об этом, так перестали же. Зато теперь у нее есть Томик.

– Так то Аннемари!
– ощетинилась Эльна.
– Ну еще бы! Она ведь вам нравится?

– Да. А ты ее недолюбливаешь. Почему?

– Может, и долюбливаю, - ответила она строптиво. Но из сердца ее ключом брызнула ненависть. Ненависть к девушке, которая красивее и лучше устроена. Да, ненависть эта разъедает глаза почище соленой влаги.

Открылась и со стуком захлопнулась входная дверь. Явился еще один посетитель и крикнул Эльну.

– Иду!
– недовольно отозвалась она. Однако не тронулась с места.

Помолчав, она сказала:

– Поймите, я знала, что этим кончится. Я всегда это знала.

– Давай-ка поживем и посмотрим, как оно будет.

Она подняла голову, поглядела на меня. Широкое ее, хмурое лицо было слегка оплывшее, в пятнах. Глаза - водянистые, чересчур светлые. Но была в них и капелька загадочности, и скрытая милота, самая капелька. Эльна как терновая ягода, которую еще не прихватило морозом.

Она знала, что все так кончится, говорит она. А я уверен в обратном. Да, детство у Эльны было безрадостное, мать свою она видела редко, воспитывалась у стариков. Да, Эльна - отнюдь не солнечное дитя. У нее такой угрюмый, сердитый вид, что она ни в ком не вызывает сочувствия, желания обогреть, защитить. Но ведь наверняка же она о чем-то мечтала. Она носит под сердцем чей-то плод. Она убеждена, что всегда верила в свою злую судьбу. Но это оттого, что сейчас ей так плохо. Ее злосчастье разбухает, раздувается во всю комнату. А я накидываю на него узду из легковесных, холодноватых и трезвых слов.