Mad Love in Gotham
Шрифт:
— Ли… — прошептала Хейли, окончательно отдаваясь во власть своему прошлому и желанию снова приблизиться к нему.
— Боже… — Лесли подошла к ней и крепко обняла, — Я так испугалась, когда узнала, что тебя похитили. Девочка моя… — тихо говорила доктор Томпкинс на ухо старой знакомой, — Что произошло? Что они с тобой сделали? — она отстранилась и с беспокойством смотрела в глаза девушки.
— Я в порядке. Честно. — грустно улыбнулась девушка и сделала шаг назад.
Она ещё не забыла, зачем здесь. Доктор Томпкинс непонимающе смотрела, как та заряжает оружие.
— Ложись на
Томпкинс не понимает зачем, но спешит последовать этому «дружескому совету».
Хейли несколько раз стреляет в потолок и от волнения женщина коротко взвизгивает.
Док делает шаг к двери, но та сама открывается и в лабораторию входит Гринвуд. Он делает всего один шаг, осматривается, задерживает взгляд на ногах, выглядывающих из-за стола, на котором лежит никто иной, как Допкинс. Мужчина усмехается, глядя на труп бывшего компаньона и уходит прочь.
Все больше теряясь в реальности, доктор Томпкинс поднимается на ноги. Она поправляет халат и смотрит на Хейли с недоверием и лёгким укором.
А та уже не может сдерживаться. В висках пульсирует, с силой сжимающиеся челюсти сводит, глаза закрываются и по щекам, кажется, будто просто реками, текут слёзы. Посторонние шумы смешиваются в гул, на первый план выходит вой, идущий из недр собственных разбитых внутренностей и возглас «Боже мой!» в голове.
Хейли позволяет себе разрыдаться. У неё есть на это право. Она уже сделала слишком много невозможного для себя и может показать, как это убивает. Лесли приобнимает её содрогающиеся плечи.
— Ли… — на выдохе выдаёт девушка, так, что будь это слово подлиннее, его значение было бы невозможно понять.
— Тише… — шептала доктор Томпкинс, утешительно поглаживая её волосы.
— Прости меня, — выдавила Маккарти и с новой силой продолжила рыдать в плечо старой подруги.
Ли… Милая Ли, думала Хейли. Она ведь очень рискнула, не убив её. Что, если бы Гринвуд решил проверить, действительно ли она мертва? И тогда пристрелил бы обоих. Боже, какой ужас. Девушка держалась за плечи доктора Томпкинс, желая спрятаться в её объятиях от всего этого злого порочного мира, который был так близко секунды назад. Она вспомнила, как когда-то давно точно так же беспощадно пропитывала её халат своими слезами, когда думала, что не сможет работать в Аркхеме. Но психлечебница стала ей вторым домом, а Лесли — матерью, сестрой и лучшей подругой одновременно, как бы не мило это не звучало в данном контексте.
— Ты спасла мне жизнь, извинения приняты, — улыбнулась женщина и немного отстранилась от Хейли, чтобы взглянуть ей в глаза.
Они были красными, в обрамлении слипшихся от слез ресниц.
— Хейл, ничего не бойся, — успокаивала Ли, — Я могу тебя спрятать. Эти бандиты уйдут, я отведу тебя к полицейским, ты все им расскажешь. Тех маньяков найдут и посадят, а ты больше никогда их не увидишь и не возьмешь в руки оружие.
— Заманчивое предложение, — улыбнулась девушка, вытирая мокрые щёки, — Но ты не понимаешь…
— Чего я не понимаю? — с искренним недоумением подняла брови доктор Томпкинс.
— Я не могу.
— Что?
Хейли сдерживала нервный смех. И как сказать Лесли, что она сейчас уйдёт с теми, из-за кого едва её не убила, потому что несмотря на все тяготы преступной жизни готова идти дальше в бездну за одним рыжеволосым маньячиной, похитившим её сердце?
— Я делаю это не совсем не по своей воле.
Лесли часто заморгала и начала открывать рот в попытке что-то сказать, но, видимо, потеряла дар речи на несколько секунд, но потом лишь снова спросила:
— Что они с тобой сделали?
А почему бы не рассказать Лесли злодейский монолог о том, как она страдала и в итоге стала извергом? Конечно, у неё все куда веселее и менее трагично, но именно такие истории из фильмов в первую очередь приходят в голову.
— Сначала меня похитили за то, что я оказалась в нужном месте в нужное время и помогла вытащить психов из Аркхема. В итоге они сделали меня частью своей преступной шайки. Сюда меня отправили в качестве ключа от входа в департамент. И я оказалась идиоткой, раз не догадалась, что была всего лишь способом отвлечь тупых охранников. Я ведь всерьез считала, что босс думает, будто меня так никто и не раскусит. А сделать это пришлось, так как до этого я провинилась перед ним.
— Кто ваш босс? — первым делом поинтересовалась Лесли, что немного обидело.
— Я не сдам его.
— Почему?
— Не хочу.
Доктор Томпкинс все больше становилась похожа на человека, в мозгу которого сейчас происходит колоссальное количество процессов, так как полученная информация была, мягко говоря, необычной.
Внезапно женщина кинулась в сторону двери и выбежала за неё. Хейли даже не успела опомниться, но как только это удалось — бросилась за ней и подумала, что доктор окажется в опасности прежде, чем поняла, что дверь заперта. Чёрт…
«Лесли!», — кричала она, стучась в стекло двери. Конечно, это было бесполезно.
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Хейли била носками лакированных туфель по стене, желая тем самым снять напряжение. Не получилось.
И снова приходит осознание того, что сегодняшний вечер можно сильно приуменьшая назвать неудачным. Все так хорошо начиналось… Наверное, возможность лишь недолго подержать Джерома за руку была подарком судьбы перед наказанием за то, что она свернула на кривую дорожку.
Хейли садится на пол и прислоняется спиной к стене. Может, снова поплакать? Пожалеть себя, с горечью попрощаться с жизнью добропорядочного гражданина? Нет, на сегодня и так слишком много соплей и доказательств собственной ничтожности.
Поэтому девушка смеётся. Поначалу с трудом выдавливает из себя хохот, но потом он сам наполняет добрую часть полицейского участка.
Минут двадцать Хейли сидела у стены, глядя в одну точку на полу. Может, это была кровь, может, пролитый кофе. Отсутствие очков на носу позволило задаваться этим философским вопросом почти всё время. Выстрелы уже не были слышны, что было с одной стороны поводом не бояться за Лесли, а с другой — причиной волноваться о себе. Где Джером? Хельзингер? Гринвуд? Барбара? Не могли же они её бросить. Большую часть размышлений занял именно этот вопрос, внешне сопровождаемый шумным прерывистым сопением и нервным сминанием левого рукава синего пиджака.