Мадам Гали. Свободный полет
Шрифт:
— Пятьдесят на пятьдесят. — Гали принципами не поступалась. Она также понимала — перевозить контрабанду придется ей. Во всяком случае, на первых порах.
Прокладывать тропу для «заповедных товаров» — так называли контрабанду наши предки — мадам Легаре решила с малого: провезти во Францию только бриллианты.
Золото и камушки всегда были предметами любви нелегальных курьеров, каждая эпоха вносила свои коррективы в методику процесса. В центральном музее Пограничной службы России хранится богатая коллекция тайников, конфискованных у контрабандистов. Особой любовью пользовалась обувь.
Вот элегантная босоножка на высоком каблучке: подошва да узенькая, шитая стразами перепоночка.
Так случилось вот с этими добротными мужскими туфлями, а точнее — с Михаилом Вархавтичем, попытавшимся пронести на своих ногах своеобразный тайник. Вархавтич, вылетавший рейсом Москва — Варшава, заполняя декларацию, подтвердил, что «золота, платины и других драгоценных металлов, запрещенных к вывозу, не имеет». Однако информация таможенников не совпадала со словами пассажира.
Вархавтича попросили открыть чемоданы и дорожные сумки и вежливо поинтересовались содержимым сумки его жены. Но все было пусто. Процедура досмотра затягивалась, и таможенники начали про себя бранить сверхбдительные органы. Михаила попросили разуться. Не торопясь, он снял одну туфлю, рядышком аккуратно поставил вторую. Спокойствие покинуло Вархавтича, когда таможенник и майор-пограничник обратили внимание на подозрительную мягкость каблуков: прощупывая и прогибая подошвы, постучали ими об пол, услышали характерный перезвон. Лидии и Михаилу Вархафтич оставалось лишь молча наблюдать, как отделенная от стелек подошва открыла неглубокую вмятину, где плотненько устроилась платиновая проволока, а также «три платиновые пластинки и два платиновых перстня». Туфельки попали в музей, супруги — на Лубянку.
Гали, надо понимать, этот музей не посещала. Но туфельки как контейнер для нелегального багажа отвергла сразу. Не стала она запекать бриллианты в пандольче или пиццу. Камушки лежали в шкатулке для рукоделия, перемешанные с хрустальными пуговицами, «бриллиантовыми» стразами и бусами из прозрачного бесцветного кварца. Рисковала? Разумеется, но ведь это — Гали. В аэропорт Леонардо да Винчи ее провожал Бутман. Он вылетал вечерним рейсом. На этом настояла Гали: «Если меня сцапают — я выкручусь. Но если при этом в списке пассажиров обнародуют твое имя… В лучшем случае вышлют в Союз».
Таможенный досмотр Гали прошла беспрепятственно. Но лишь когда лайнер «Alitalia» поднялся в небо, взяв курс на Париж, Эдуард покинул здание аэровокзала.
Французская таможня встретила Гали без итальянского радушия. Контролер ей попался молодой и очень старательный.
— Мадам, прошу ваш багаж.
— Со мной только портплед. — Она потянула замочек «молнии». — Пожалуйста, мсье.
Контролер посмотрел на экран монитора:
— Что у вас в коробке, мадам?
— Так… брошки, бусы, клипсы — все бижутерия.
— Покажите, пожалуйста, коробку, мадам.
Контролер молча ждал. Стараясь не выдать волнения, Гали спокойно поставила шкатулку на стол.
— Откройте, пожалуйста, мадам.
Контролер быстро оглядел содержимое шкатулки. И нажатием кнопки вызвал коллегу.
— Мадам, до прибытия эксперта вам придется пройти со мной. — Пришедший был предельно вежлив, словно полицейский, предъявлявший ордер
— Прежде чем я буду отчитываться перед вами, я должна видеть начальника таможни, — с вызовом заявила Гали и решительной походкой направилась к дверям кабинета. Ее никто не решился остановить.
В кабинете было приятно прохладно от слегка гудящих кондиционеров.
— Я вас слушаю, мадам, — поднял глаза от бумаг интересный блондин лет тридцати пяти в хорошо подогнанной темно-синей форме французского «дуайена». Его лицо выражало и любопытство, и неподдельный интерес к посетительнице. В голубых глазах блеснули искорки, по которым Гали моментально определила, в какую категорию мужчин можно записать этого жеребца.
— Я могу присесть, мсье?
— Разумеется, мадам. Воды? — предложил чиновник, заметив разгоряченное и взволнованное лицо прелестной визитерши. Гали, когда это было необходимо, могла входить в образ моментально в лучших традициях системы Станиславского.
Блондин поднялся из-за стола, подошел к Гали, подал ей стакан и стал неторопливо, оценивающе разглядывая Гали, отвинчивать крышку «Эвиана».
— Вы очень любезны, мсье…. Если бы ваши подчиненные были хоть на йоту похожи на своего начальника. — Гали вскинула свои по-кошачьи зеленые глаза на шефа таможни и медленно взяла у него из рук стакан с водой, на какое-то мгновение коснувшись пальцами его руки.
Это было как яркий разряд молнии с оглушительным раскатом грома. Через секунду шеф таможни оказался сверху Гали, которая молниеносно расстегнула его брюки. Поскольку летом трусики Гали считала лишней деталью, пульсирующее естество шеф-дуайена быстро оказалось там, куда его направила неотразимая соблазнительница. Искушенный бонвиван, любимец женщин Анри Кретьен и думать не мог, что «может быть так хорошо!».
— И будет еще не раз, — пообещала Гали, нежно помогая должностному лицу надеть форменную одежду. — Позвони мне завтра.
Шеф таможни лично вывел мадам Легаре на территорию Франции. За этот подвиг он получил статус официального любовника мадам.
А мадам почему-то вспомнила о своей давней юношеской клятве, которую дала себе, получив от жизни еще один, после Володи Кулябова, довольно ощутимый удар.
Гали увлеклась высоким, смуглолицым, голубоглазым Давидом, который был старше ее лет на пять. Независимый, умный, он — что очень важно для нее — обладал внутренней свободой. Это чувствовалось. И положение родителей здесь было ни при чем. Отец его работал в каком-то министерстве, ездил на служебной черной «Волге» с водителем. Мать — красавица грузинка — занимала видный пост в Союзе художников. Учился Давид в «Плешке» — Плехановском институте народного хозяйства. В его компании Галя оказалась благодаря подруге — Люси. Когда ей удавалось потанцевать с юношей, Гали — она не умела сдерживать себя — прижималась к нему всем телом и закрывала глаза. Иногда Давид устраивал пирушки в квартире старшего брата Георгия, который жил один в двухкомнатной квартире. К тридцати годам Георгий успел два раза съездить за границу (по протекции отца) и развестись с женой. Во время частых отъездов Георгия в командировки «хата» отдавалась в распоряжение Давида. Пирушки затягивались далеко за полночь, а то и до утра. Когда подвыпившие пары разбредались по кроватям и диванам, Гали умирала от ревности, когда Давид, не обращая на нее внимания, уводил в спальню свою очередную пассию. Гали готова была его просто убить. Она была самая юная в компании, поэтому к 11 часам вечера Гали выпроваживали домой. Правда, перед этим ей полагалось вымыть всю посуду, убрать мусор и навести относительный порядок. После чего она неизменно принимала душ.