Мадам Гали. Свободный полет
Шрифт:
— Американское посольство. Сообщили, что я приглашен на прием четвертого июля по случаю Дня независимости. Официальное приглашение сегодня пришлют в офис. Зачем я им там понадобился? — обескураженно произнес Хатчинсон.
«Зато я, кажется, догадываюсь, зачем ты, «колобок», понадобился «дипломатам». Думаю, если от бабушки ушел, то дедушка не дремлет». Но озвучивать свои опасения не стала, напротив — постаралась успокоить даласского «зека».
— Вероятно, они собирают местных американских бизнесменов на праздник, — сказала Гали. Она решила как можно скорее выяснить, в чем здесь дело. — Видно, ты стал заметной фигурой в Париже, — добавила она, пытаясь поднять упавшее настроение Клиффорда.
— Наверное… — скис Хатчинсон, предчувствуя недоброе.
В толпе приглашенных гостей Клиффорд почувствовал
16
Набережная, где находится МИД Франции.
Хатчинсон подошел поближе к актеру Бельмондо, которого он очень любил за его бесшабашные роли благородных мошенников, детективов или полицейских агентов, орудующих за гранью закона. Тайно Клиффорд пытался найти сходство в действиях киногероя со своими деяниями в реальной жизни. Как ни странно, иногда это у него получалось.
Рядом на некотором расстоянии от кинозвезды стояли молоденькие секретарши посольства, оживленно переговариваясь между собой. С самим же Бельмондо беседовал атташе по культуре посольства г-жа Лоренс — известная своими широкими связями в парижской богеме и бурным романом с одним из «бессмертных» (так во Франции именуют членов академии). Секретарши явно обсуждали мужские достоинства актера, то и дело поглядывая на его широкие плечи, зад и спортивные бедра, плотно обтянутые расклешенными по последней моде брюками.
— Добрый день, господин Хатчинсон, — услышал он позади себя мягкий баритон.
Хатчинсон быстро повернулся и увидел перед собой мужчину среднего роста и средних лет со знакомым тяжелым взглядом, который ему приходилось ощущать на себе во время встреч с представителями правоохранительных органов в Америке.
— Как вам нравится праздник на этом крошечном кусочке нашей родины?
— Простите, сэр… — замешкался Клиффорд.
— Лари. Лари Черчмен. Офицер службы безопасности посольства, — сказал мужчина, протягивая руку Хатчинсону.
— Очень п-приятно, сэр.
— Просто Лари. Какие церемонии между соотечественниками.
— Хорошо, сэр… хорошо, Лари, — как школьник на уроке, повторил Клиффорд. — Рад знакомству, Лари, — закончил он более уверенно.
— Взаимно. Мне бы хотелось встретиться с вами, господин Хатчинсон, в будний день и где-нибудь вне посольства. Как насчет этой пятницы? — И, не дожидаясь ответа, назначил место встречи: — Итак, в двенадцать тридцать у Эйфелевой башни, на стороне, которая ближе к метро Бер Аким. Подходит? Если вас не смущает столь банальный выбор. Приглашаю вас на ланч. Рядом — прекрасный ресторанчик. Там и поговорим. Вспомним о старых добрых временах, когда вы еще работали в компании «Надежное страхование» в Нью-Йорке…
«Дядя Сэм [17] добрался до меня, — мелькнуло в голове Клиффа. — Интересно, а про швейцарский банк они знают?»
Он внутренне напрягся, ожидая, что за этим последует.
— Не обижайтесь, Хатчинсон. Что было, то было. В дальнейшем будем говорить исключительно о приятных вещах… Вы снова преуспевающий бизнесмен, не так ли? До пятницы. О’кей?
Лари Черчмен исчез в толпе гостей так же быстро, как появился.
Настроение у Хатчинсона было вконец испорчено. Проклиная Дядю Сэма, он медленно пошел к выходу, минуя веселящиеся группки гостей.
17
Так американцы называют свое правительство.
В субботу утром, как они
Хатчинсон перекатывал во рту жгучие пузырьки: он ценил шампанское, конечно, но с большим удовольствием выпил бы виски. Но, не желая сердить Гали, изображал интерес к истории напитка.
— Дорогая, скажи, пожалуйста, Периньон изобрел только эту марку или еще какую-то?
Они сидели во дворике маленькой домашней винодельни — Гали любила, после огромных заводов, заехать вот в такое хозяйство, пригубить вина, послушать хозяев о превратностях погоды и «грязных фокусах правительства, всегда готового выбить из честного крестьянина последнее».
— Твое невежество меня восхищает. Кажется, не первый день во Франции, а… Итак, слушайте, господа заморские туристы. В Шампани производили прекрасные вина. Но! Создателем именно того благородного шампанского, играющего в бокале, шампанского, которое прославило Францию и которое мы пьем по сей день, является Дом Периньон. Монах-бенедиктинец знал законы химии и физики, а главное — он был потрясающим дегустатором. Бог одарил его необыкновенной остротой восприятия и тонким и изощренным вкусом, возможно — в качестве своеобразной компенсации потерянного зрения. Представляешь, Дом Периньон, попробовав одну ягодку, мог безошибочно назвать не только виноградник, откуда она взята, но и участок, и даже конкретную лозу! Он знал лозы Шампани как собственных детей. Его поразительная вкусовая и обонятельная память сыграла решающую роль в создании нового — для того времени — шампанского вина. Купажирование в подвластной ему винодельне поднялось на фантастическую высоту. Дом Периньон так составлял купажи виноматериалов, поступавших из разных виноградников, что смесь обладала более высокими достоинствами, чем отдельно взятые компоненты, и потрясающим букетом. И с тех пор качественное шампанское — всегда сложный купаж вин не только из разных виноградников, но и разных лет урожая (между прочим, во Франции такой купаж разрешен только в Шампани!). А вообще происходило все с благословения архиепископа Реймского — Генриха Савойского. Ну, собор я тебе покажу попозже.
Клифф поморщился. Фрески и красоты знаменитого собора его мало волновали, но он знал: Гали не откажет себе в удовольствии еще раз взглянуть на витражи Шагала.
— Так вот. Генрих Савойский (дело происходит, кстати, в середине семнадцатого века) заинтересовался «пенящимся вином» из провинции Шампань. Архиепископ пригласил лучших виноделов-монахов, чтобы те собирали опыт крестьян и записывали. Монахи не только «записывали», они сами много чего умели, поэтому начали экспериментировать, ставили опыты. И знаешь, Генрих Савойский десятки лет руководил их работой. Бенедиктинцу Дому Периньону архиепископ доверил винные погреба Отвильерского аббатства. Именно здесь и родилось шампанское. Десятилетия работы остались позади. И вот однажды наступил священный миг: первая в мире бутылка шампанского откупорена, стакан приблизился к губам — и в прохладном подземелье звучат бессмертные слова… Ты, разумеется, их не знаешь.