Мадемуазель Синяя Борода
Шрифт:
– Да кто ж посмел взять Володькину лошадь? Он и конюху не позволял за своими лошадьми глядеть, разве что овса да воды дать разрешал, а уж сесть на любимую лошадь… этого быть не может. У кого хватило смелости?
– Ну, матушка-барыня, не знаю. И сколь ты не терзай себя, а правду тебе только конюх скажет.
– Ох, тяжко… – схватилась она за грудь. – Не прознал бы кто про Тришку. Слыхал – голова-то у него разбита. Ударили его по голове! И в реку сбросили!
– А то я не догадался, – фыркнул Иона. – Тришка знает, за что его убивали. Но ты не обнадеживайся сильно, а то ведь и лихие люди
– Тсс! – остановила его Агриппина Юрьевна, оба прислушались.
В доме жизнь текла волнообразно: то тишина в нем властвовала, то суета. Днем-то понятно – у всякого человека есть дело, а вот ночью покой беспокойный был. То стукнет что-то и тишина наступает, то звук человеческого голоса послышится и опять тишина, а потом то ли кто-то стонет, то ли вздыхает, то ли плачет. Привидения? Глупости это, а все ж таки не по себе было. Как ни старались Агриппина Юрьевна с Ионой увидеть, кому по ночам не спится, а ничего у них не вышло. И в этот раз будто кто бубнил…
– Идем, – шепнула Агриппина Юрьевна.
Сначала задули свечи. Старательно, чтоб не скрипнула, отворили дверь комнаты помещицы, первым высунул голову Иона в темный и длинный коридор. Ни зги не видно. И ничего не слышно. Подталкиваемый Агриппиной Юрьевной, он выскользнул за дверь, за ним она. Шли тихохонько, на цыпочках, в сторону лестницы, ведущей в мансарду и вниз, на первый этаж. Через несколько шагов останавливались и прислушивались. Почти дойдя до лестницы, оба внезапно замерли…
– Да оставьте же… оставьте! – бубнила Янина довольно четко, но будто нечто преодолевая. – Вы нестерпимы…
Агриппина Юрьевна, вытащив ноги из туфель, босиком засеменила к тяжелым шторам, перекрывшим вход на лестницу. Иона всплеснул руками, а остановить барыню не успел. Подглядывать и подслушивать нехорошо, Владимир увидит – рассердится. Вдруг от этого у него припадок случится? Доктор стращал – Володька буйный. Однако помещицу заинтересовало то, что она видела на лестнице, в темноте Иона разглядел, как белая тень призывно машет ему. Догадавшись, что это рука барыни, он тоже выскользнул из туфель, отодвинул их ногой к стене и подбежал к шторам, стал с другой стороны щели и… ахнул едва ли не вслух, но спохватился и прикрыл ладонью рот.
Два фитилька свечей дрожали, когда движения двух людей были слишком активны. Два огонька предательски открывали невозможную и в то же время реальную картину: Поль страстно целовал шею, плечи и лицо Янины, которая была одета в ночное платье. Она отталкивала его, но не очень, скорее ее брала досада, нежели раздражение и возмущение. Иона взглянул на Агриппину Юрьевну, а у той рот открыт – за малым не обнаружила себя и не начала кричать, безобразно ругаясь.
– Будет вам. – Приложив усилия, Янина оттолкнула Поля. У него точно ноги подкосились, он просто рухнул вниз, сев на ступеньку. – Я же просила вас: не здесь.
– Ты нарочно дразнишь меня, Нина? – выдавил он, с трудом переводя дыхание. – Зачем же звала?
– За тем, – облокотилась она о перила лестницы, – чтоб сказать тебе: не смей при всех на меня смотреть, как влюбленный дуралей. Владимир заметит и…
– Мне все равно, – резко бросил Поль. –
– Это тебе не страшно, потому что ты скоро помрешь.
– А тебе страшно? – насмешливо спросил он.
– Признаюсь: да, – с вызовом ответила Янина. – Мне страшно. И тебе прекрасно известны причины моих страхов…
Агриппина Юрьевна с Ионой одновременно отпрянули от щели, с ужасом посмотрев друг на друга, затем вновь к щели прильнули. А на лестнице начался безбожный разврат: Поль – кто бы мог подумать! – поднял подол ночного платья Янины и провел рукой по ее ноге! И по бедру! До самого того места, откуда они, ноги, начинаются! Помещица в потрясении качала головой, Иона потянул ее, схватив за широкий рукав халата. Но она выдернула рукав, погрозила ему пальцем, мол, не трогай меня, и снова согнулась у щели, будто нельзя стоя смотреть. Что оставалось Ионе? Тоже посмотреть на безобразие.
Поль гладил круглое колено Янины, гладил сладострастно, она же взирала на него свысока, с ленивым равнодушием. И он говорил, периодически целуя в колено:
– Да, моя смерть не за горами… но до того мига, который страшит меня, хочу забыться. Что меня напугает более смерти? Уж не гнев благодетеля моего. И ты, разве ты не обещала мне блаженство?
Он поднялся. Страстные поцелуи завершили короткий монолог, а руки Поля грубо тискали Янину. Она убирала лицо от его губ, шипя:
– Оставьте меня… Боже мой, что вы делаете? Владимир проснется…
– Не проснется, – говорил прерывающимся шепотом Поль, беря Янину на руки. – Он крепко спит, я знаю. И ты это знаешь. А слова твои – отговорки…
Настал еще один миг кошмара – Поль понес ее в ту сторону, где стояли Иона и Агриппина Юрьевна. Деваться некуда! Однако, не сговариваясь, они сообразили, как поступить: когда Поль раздвинул шторы босыми ступнями Янины, помещица и ее управляющий мгновенно завернулись в шторы, очутившись по краям входа. Но тайным любовникам не приходило в головы, что тайна их раскрыта и за ними следят. Поль отнес Янину в конец коридора, где была его комната, к счастью, не споткнувшись о туфли помещицы. Едва за ним захлопнулась дверь, Иона вышел первым из укрытия, отдернув штору, и застал помещицу в полном потрясении: она оперлась спиной о стену и шумно вдыхала воздух, очевидно, чтоб в обморок не грохнуться. Иона принялся обмахивать ее углом шторы, но она схватила его за руку.
– Оставь. Иди за мной. – Привела его в свою комнату и дала волю себе, хотя говорила шепотом: – Боже правый! Да здесь Содом и Гоморра! Разврат, чистый разврат! И кто! Холопка Володькина! Воспитанник Володькин!
– Тише, барыня! – махал на нее руками Иона. – Услышат!
– Не мне надо бояться! – огрызнулась она. – Им! Я их выведу на чистую воду!
До сна ли тут было? Помещица сама не спала и не давала спать Ионе. Впрочем, он, сидя в кресле, несколько раз придремывал, а когда помещица особенно рьяно негодовала, таращил глаза и поддакивал. Он, как и она, был потрясен распутством, при этом чувствовал себя ужасно оскорбленным, виноватым (ведь подсматривал!) и не знал, что в таких случаях предпринимают. Агриппина Юрьевна намеревалась рассказать все сыну, Иона уговаривал ее прежде хорошо подумать, чем несказанно злил.