Мадемуазель Синяя Борода

Соболева Лариса Павловна

– Мой сын купил ее на каких-то условиях? – догадалась помещица.

– На первый взгляд условия были хоть и безнравственные, но приемлемые. Граф должен отослать жену, ее место в доме должна занять Янина и быть с ним до тех пор, пока он не утолит свою страсть, после чего он ее обязан отпустить. За нее мсье получил дом в Москве и имение, также был куплен дом для Янины в Петербурге, а чтобы купить этот дом, пришлось продать два имения.

– Понятно, как мой сын разорился.

– Это цветочки, сударыня. Слушайте, слушайте. Лизавету Петровну он перевез вместе с сыном в деревню, а Янину в свой дом. Месяца три он не отходил от нее, службу оставил, на любовницу тратил приданое жены. А меня, считая верным ему до гробовой доски, приставил к ней как пажа. Полагаю, он сердцем чувствовал, что доверия она не заслуживает. Ну, а я… я любил и ненавидел ее… И его тоже. Мне

очень хотелось поразить ее, чтоб она восхищалась мною, смотрела на меня с благоговением, а не свысока. И я поразил. Однажды она зашла ко мне в комнату и увидела рисунки, эскизы, натюрморты. Я и не знал, что ее можно потрясти живописью. Янина схватила мои работы, отнесла Владимиру Ивановичу, потребовала, чтоб он нанял для меня учителя. Он исполнял все, что она просила. А мне, оттого, что он выполнил ее требование, а не увидел сам мой талант, расхотелось учиться живописи. Я нарочно забросил кисти и краски, был зол. Янина преследовала меня, заставляла писать. Мне то было приятно, ведь она находилась со мною. Однажды я из озорства, показывая ей, будто рисую, на самом деле ставил подписи пером. Я умею искусно копировать почерк. Любой. Это была моя роковая ошибка – показать ей свое умение. Думал, она разозлится, когда увидит, чем я занимаюсь. Отнюдь! Янина удалилась озадаченная, а когда Владимир Иванович уехал навестить сына, пришла ко мне. Я был весьма смущен, но в то же время меня охватило предчувствие, что мечта моя сбудется. «Желаю, чтоб вы написали мой портрет», – сказала она. Нет, не попросила, просить Янина не умеет. Она потребовала. Надо ли говорить, как я был счастлив? Писать с нее портрет – это видеть ее каждый день, любоваться ею, слышать ее. Разумеется, я согласился. Выбрал для работы ночное время, когда сияние свечей окутывает натурщицу мистической загадочностью. Я писал ее, забывая о времени. Сначала мы даже не разговаривали… потом она…

– Павел, тебе бы отдохнуть… – сказала помещица, видя, с каким трудом дается больному рассказ. – Иона, привези доктора.

– Что вы, что вы! – запротестовал Поль. – Не надо доктора, я и так знаю… мне недолго осталось… Надеюсь до утра дотянуть… рассвет увидеть…

Агриппина Юрьевна все же махнула рукой Ионе, мол, делай, что велела. Тот тихонько вышел.

– Мне должно поторопиться… – зашептал Поль. Ему не хватало воздуха, но он собрал силы. – Я писал Янину месяц, а портрет не удавался. Я соскребывал краски, хотя Янина уверяла, что картина великолепна. Мне нужно было знать ее, и я узнал, и понял, почему портрет не получался, да только поздно это произошло. А тогда… чтобы меня вдохновить, она сбросила одежду… Разве мог я устоять? Когда она меня соблазнила, причем Владимир Иванович спал в этом же доме, я думал, что выиграл у судьбы удачу, даже почувствовал себя здоровым. Но коварство этой женщины без границ, она умеет накалить страсть. А знаете почему?

– Очень мне интересно, – не соврала Агриппина Юрьевна.

– Янина никого не любит. Эта маленькая, прекрасная видом женщина на самом деле – развратное чудовище. Она безжалостна и коварна, все то, что отличает божье создание от сатанинского, ей неведомо. И именно этим она сильна. Да как сильна! Потому что ни совести, ни сожаления, ни жалости, ни раскаяния, ни привязанности в ней нет. Я не знаю, есть ли живое существо, которое б она любила, холила и лелеяла более, чем себя. Думаю, такого существа нет. Но так я говорю сейчас. Посудите сами: когда любишь, хочешь всего себя отдать, а Янина умеет только брать… Нет, отбирать! При том она как бы делает одолжение вам, что обирает вас. Она будет убивать вас, внушая, что это благо, и вы будете верить ей.

– Ох, и запутали тебя…

– Не одного меня, сударыня. Ваш сын тоже умирает, а не догадывается, что это дело рук Янины. Но продолжу, силы мои кончаются. Она полностью подчинила меня себе, и когда я уже плохо соображал, что хорошо, а что дурно, Янина стала приказывать мне подделывать в некоторые деловые бумаги.

– Подписи? – переспросила помещица, еще не понимая, какую роль в ее разорении играла способность Поля подделывать почерк.

– Да, подписи. Пока только подписи. Я хотел ей угодить, ведь после моих росчерков она безумно радовалась и награждала меня собою. Портрет давно был написан, она отправила его неизвестно куда, а вскоре он вернулся в роскошной раме. Причем раму сделали специально для этого портрета, она не снималась. Янина попросила меня пририсовать веер. Я запротестовал – веер был лишним, но Янина рассмеялась: это, мол, мой каприз. Ну, что ж, каприз так каприз. У меня была одна цель: удовлетворять ее капризы

и требовать награды. Я рисовал веер, который она держала в руке, торопился, потому что Янина просила сделать работу срочно. Вдруг услышал: «Хотите ли вы, Поль, остаться со мною навсегда?» Еще бы я не хотел! «В таком случае, обязуйтесь исполнять все, что я вам прикажу. Поклянитесь». Я поклялся. И первый ее приказ не замедлил ждать: она потребовала сопровождать ее верхом. Мы выехали за пределы Петербурга, подъехали к усадьбе Лизаветы Петровны и ждали почти до самого вечера. Янина не сказала, чего или кого она ждала, мы ускакали, так и не дождавшись. Через день повторили верховую прогулку. Янине нужна была Лизавета Петровна, об этом я догадался. Они встретились. Янина предложила жене вашего сына, чтоб… она украла у вас бумаги на владение недвижимым имуществом и передала ей. Только на этих условиях, сказала Янина, она оставит Владимира Ивановича и бесследно исчезнет. Лизавета Петровна… она так дорожила мужем… выкрала у вас бумаги… Простите ее, сударыня!

– Я догадалась, что это сделала Лизанька.

– Янина получила бумаги тогда же, когда вы гостили у сына. До этого дня она нашла господина Мумина. Он из разорившихся дворян, потому и согласился за приличное вознаграждение исполнить неприличную роль. Мумин поехал к князю Лежневу с предложением купить ваши имения.

– Почему к князю Лежневу? – насторожилась помещица.

– Брат… у Янины есть брат, он знаком с князем, не раз играл с ним в карты. Так вот князь называл ваши имения жемчужинами, однажды обмолвился, что ежели б вы их продавали, то он, не задумываясь, купил бы. Это и решило вопрос с покупателем.

– Да как это возможно? Какой-то Мумин! Почему Мумин? Почему она, к примеру, не присвоила их себе?

– Янина не глупа, сударыня. Завладей она имуществом графа и вашими землями, ее можно было бы привлечь к ответу, так как ее участие в интриге закономерно и выплывает на поверхность. А так она осталась в стороне, концы вы долго искали б, не имея тех знаний, что я вам дам сейчас. А когда нашли бы виновных, если б вы их нашли, к тому времени Янина была бы далеко от России.

– Но без меня не смели продавать и покупать мои земли! – горячилась Агриппина Юрьевна. – Бумаги-то на мое имя сделаны…

– Сударыня, это все случилось с моею помощью, в чем раскаиваюсь. Доверенность на распоряжение своим имуществом граф подписал сам и при свидетелях. Да, да, это было именно так. Янина давала ему какое-то зелье, привезенное с Востока, после этого у Владимира Ивановича можно было получить все.

– Колдовство, что ли?

– Однажды мне довелось попробовать то зелье, так вот представьте: я не помню, что со мной происходило. Вернее, помню смутно… легкость помню, восторг… Когда потом Янина рассказывала о моем поведении, я не верил и смеялся.

– Отраву давала? – ужаснулась помещица.

– И да, и нет. Я спросил Янину: «Коли долго употреблять зелье, что с человеком станется?» – «Он умрет», – сказала она. В этом состоянии ваш сын, сударыня, не глядя, подписал несколько бумаг. Понимаете, для присутствующих лиц он был в здравом уме и твердой памяти, но это было не так. Подписывал он, не читая, Янина подкладывала бумаги, а он при всех ставил росчерк пера. Владимир Иванович даже не слышал, о чем шла речь, он видел только Янину. А одна из бумаг как раз и гласила, что граф Гордеев доверяет распоряжение своим имуществом Мумину. Именно этот документ нужен был Янине, ведь любой человек имеет право доверить свои дела… другу.

– А мои имения? – нетерпеливо выкрикнула помещица.

– Терпение, сударыня, мы подошли к главному. Я получил ваши бумаги и переписал их. Составил все в точности с оригиналами, включая печатные листы, каллиграфию и гербовые печати с подписями. Но в моих бумагах уже не было вашего имени, там стояло имя Владимира Ивановича.

– Такое возможно? – ужаснулась помещица.

– Да, сударыня, да. И никто не усомнился в подлинности бумаг, – не без гордости сказал Поль. – Ежели одни люди сделали, то почему другой человек не повторит?

– Но… разве не видно подделку? – не верилось ей.

– В моем исполнении подделка не видна. Разумеется, пролежавшие какое-то время бумаги желтеют и дряхлеют. Но я же состарил их, ведь в регистрационной палате должны были поверить, что они подлинные…

– Состарил?! И такое возможно?

– Это трудно, приходилось помногу раз переписывать, но мне удалось. Я старил бумаги при помощи красок, огня и… Впрочем, нет, про то не буду сказывать. Мое изобретение я унесу в могилу, такое нельзя оставлять людям. Так вот, Агриппина Юрьевна, с этими фальшивыми бумагами Мумин отправился к князю…