Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка
Шрифт:
В последние недели вид у меня был, надо сказать, весьма диковинный. Ноги мои, которые на самом деле меня никогда не подводили, никто не рискнул бы назвать крепкими. Скорее, к ним подходит эпитет «жалкие». Но они представляли собой еще более печальное зрелище, когда спичками торчали из-под огромного живота. Вообразите пасхальное яйцо на тоненьких ножках и вы получите представление, как выглядела я в то время. Но я очень гордилась своим телом и его достижениями, и еще раз повторюсь: несмотря на все трудности и волнения, мне нравилось быть беременной. Как и в случае с Мадлен, мы попросили не называть нам пол близнецов. Но после множества УЗИ у нас собралось большое количество их фотографий, и мы, разумеется, не могли не разглядывать их. Джерри и мне казалось очевидным, что это две девочки.
На тридцать девятой неделе врачи приняли решение стимулировать роды, что вызвало у меня ироническую улыбку, поскольку до этого
За три дня до того, как я отправилась в больницу, к нам приехали из Эссекса родственники Джерри — дядя Пэт и тетя Алексис. И спустя час после их приезда у дяди Пэта, бывшего профессионального футболиста, случился сердечный приступ. Когда он схватился за плечо Алексис, мы сначала подумали, что он просто дурачится, но быстро поняли, что это не так. Когда Джерри вызвал «скорую», а я собралась делать Пэту массаж сердца (что, учитывая размеры моего живота, было не так просто), явился посыльный из китайского магазина, где мы заказали еду. Потом посреди этого ада из своей комнаты вышла Мадлен, неся перед собой игрушечный набор доктора. Она прижала пластмассовый стетоскоп к груди дяди Пэта и сказала: «Бум-бум!» Сюрреалистическое кино!
Джерри удалось дозвониться кому-то из своих коллег и объяснить ситуацию, так что, несмотря на небольшую задержку «скорой», как только дядю Пэта привезли в больницу, его сразу же направили в операционную, где прочистили заблокированную артерию. Слава Богу, он быстро пошел на поправку. Если уж вам суждено пережить сердечный приступ, думаю, дом кардиохирурга — не самое плохое место для этого.
Днем 1 февраля 2005 года на свет появились Шон и Амели. Мне повезло — роды прошли нормально. Дорогу головкой проложил Шон. За ним последовала его сестра, решившая первым делом явить миру свою попу. Появление мальчика застало нас врасплох — мы-то были уверены, что у нас две девочки! Надо же было нам так опростоволоситься! Видно, не быть нам светилами в акушерстве. Снова роды преподнесли нам приятный сюрприз. О том, как рад был Джерри сыну, говорила его широкая лучезарная улыбка, с которой он ничего не мог поделать. Что касается меня, я, признаться, слегка ошалела, когда увидела лежащего на своем животе мальчика. Видит Бог, он не был самым красивым из новорожденных: немного деформированное тельце и повернутая набок головка, но я все равно полюбила его сразу, и с радостью могу сказать, что сейчас он превратился в очень даже милого мальчика, настоящего симпатягу. Амели была красавицей с момента рождения: крохотный комочек с розовыми пухлыми губками. Вдруг нас в семье стало пятеро. Как же мы радовались!
Через несколько часов Джерри привез Мадлен знакомиться с братиком и сестричкой. Она, будучи старше их всего лишь на каких-то двадцать месяцев, вошла в палату в своей смешной сиреневой пижамке, на ногах тапочки с собачьими мордочками. Когда Мадлен увидела Шона и Амели, глаза ее загорелись, ротик открылся от удивления, и она подняла вверх руки, растопырив маленькие пальчики. У меня при виде ее восторга сердце буквально растаяло от нежности. Оценивающе осмотрев своих будущих товарищей по играм, она примостилась рядом со мной на каталке, и нас увезли в послеродовую палату. То был особенный момент. Это одно из моих любимых воспоминаний о Мадлен, и сейчас я не могу думать об этом без слез.
К счастью, Шон и Амели оказались простыми в обращении детьми, с родительской точки зрения: они ели и спали, ели и спали. Мадлен приспособилась к изменившимся условиям на удивление легко, особенно учитывая то, что она сама была еще совсем маленькой. Понятное дело, что после рождения близняшек нам с Джерри небо показалось с овчинку, но наш дом был полон любви и смеха. В рабочие дни ко мне на несколько часов приходила моя подруга Аманда, что давало мне возможность заняться кое-какими домашними делами и забрать Мадлен из яслей. Для меня всегда было важно, чтобы я сама ее забирала. Мне хотелось, чтобы она понимала, насколько она мне дорога и как сильно я ее люблю.
Шона и Амели я, так же как и Мадлен, кормила грудью, и иногда мне очень хотелось обзавестись парой дополнительных рук. Обычно такое настроение меня охватывало во второй половине дня, ближе к вечеру, когда я оставалась одна с детьми. Близняшек я кормила по очереди, это означало, что, пока я занималась первым, второй, голодный, не только сердился, но еще и превращался в потенциальную жертву старшей сестры, которая требовала к себе внимания. Бывало и такое, что я, кормя одного ребенка, ногой качала колыбель другого, пока Мадлен карабкалась мне на плечи.
Ночью
Через шесть недель после рождения Шона и Амели умер отец Джерри. Когда сестра Джерри, Триш, позвонила нам и сказала, что Джонни совсем плох, мы побросали самое необходимое в машину, взяли детей и помчались в Глазго. Вечером мы уже были рядом с Джонни в больнице, а под утро его не стало. Нам очень жаль, что он так и не увидел близнецов, но нас согревает мысль о том, что он в свои последние годы имел возможность общаться с «малышкой Мадлен». Между ними образовалась связь, которая, я уверена, обогатила их жизни.
Следующие два года были наполнены счастьем. Джерри получил должность кардиолога-консультанта в Гленфилдской больнице в Лестере вскоре после рождения Шона и Амели, а когда им исполнился годик, я снова вышла на работу: полдня принимала больных, полдня наставляла студентов-медиков. Времени на себя у нас с Джерри почти не оставалось — благодатные денечки, когда мы могли в пятницу после работы пойти с коллегами в паб, остались в прошлом. Мы теперь даже не имели возможности вместе бегать, нам приходилось заниматься этим по очереди, но мы были совсем не против. У нас была такая семейная жизнь, к какой мы стремились, наши мечты стали явью. В тех редких случаях, когда мы все же выбирались куда-нибудь, сами или с друзьями, за детьми присматривали дядя Брайан и тетя Дженет.
В старом доме в Куиниборо нам пятерым было тесно, тем более что мы часто принимали у себя родственников и друзей, поэтому в 2006-м мы переехали в большой дом на тихой улице в Ротли, деревне, где жили дядя Брайан и тетя Дженет. Там были почтовое отделение, универмаг, кафе, несколько неплохих пабов и интересных магазинов, благодаря чему мои прогулки с детьми приобрели больше смысла.
Но детям несравненно больше нравилось ходить в соседнюю деревню, где была открытая для посещения ферма с развлечениями наподобие катания на тракторе и кормления животных. Мадлен, бывая на Стоунхерстской ферме, любила кормить овец, разговаривать с осликами и качаться на веревке в сенном сарае. Еще она могла всю экскурсию болтать с фермером Джоном. Ее, похоже, больше всего удивлял тот факт, что у его жены почти такое же имя, как и у нее, только (о чем не уставала напоминать нам Мадлен) пишется по-другому, через «э» — Мэделин. Кульминацией экскурсии обычно становилось катание на тележке, прицепленной к трактору. Фермер Джон поднимал на прицеп Шона и Амели в их двухместной коляске, мы с Мадлен карабкались сами, усаживались рядом с остальными посетителями, и трактор трогался.
О нашем первом лете, проведенном в Ротли, у меня сохранились только хорошие воспоминания. Новый дом нам сразу стал родным, и мы впятером провели немало солнечных веселых дней в саду, на качелях и горках, пуская мыльные пузыри и раскрашивая раскраски «в одних трусиках», как выражалась тетя Триш (спешу добавить, что последнее относится только к детям), или разговаривали, купаясь вместе в «лягушатнике».
Захватывающе было наблюдать за тем, как дети ладили между собой, как они росли и как у каждого проявлялся свой собственный характер. Когда они были маленькими, Мадлен больше походила на Шона, и со временем между ними установилась особенная связь, хотя потом Мадлен и Амели стали настоящими подружками. Амели была девочкой уверенной, храброй, немного с сумасшедшинкой. Поначалу мне казалось, что она на меня совсем не похожа, но от этого я любила ее еще больше. В саду она забегала по ступенькам на горку, бросалась на скат и стремительно съезжала вниз, заливаясь смехом. Шон всегда поднимался на горку осторожно, наверху задумывался на минуту, после чего разворачивался и так же осторожно спускался по ступенькам на землю. Они мне чем-то напоминали персонажей компьютерных игр — Бесстрашного Фреда и Осторожного Джорджа. Когда они собирали пазлы, Амели, используя грубую силу, составляла фрагменты в бессмысленные картинки, Шон же, напротив, дотошно изучал каждый кусочек головоломки, после чего сам, без посторонней помощи аккуратно складывал мозаику. Наверное, ему присуща методичность, а у Амели больше развиты интуиция и артистизм. Сейчас они, конечно, немного изменились. Шон стал держаться увереннее (дают о себе знать папины гены), и ему уже не свойственна навязчивая приверженность к порядку. Амели утратила чертовщинку (чему я несказанно рада), но все еще остается непоседой. И еще она выросла в самую красивую, самую любящую и заботливую девочку из всех, кого я когда-либо встречала. Они остаются лучшими друзьями.