Маги и мошенники
Шрифт:
Они так и просидели до утра. Трузепой так и не появился. Девица-перестарок оказалась дочерью покойного лесника из соседнего графства. Вопрос о ее девственности даже не поднимался. Озлобившийся на весь свет Лакомка мастерил незаконченный арбалет.
– В конце концов. – заявил он Ладеру. – попытка не пытка. Пускай деваха рискнет, я не против.
Девушка, говорившая лишь на своем местном диалекте, едва ли наполовину понимала, о чем речь. Она кивала и глупо улыбалась. Ладер подавил угрызения совести.
– Красавица страшна как смертный
Лакомка вздохнул.
– Отведем ее к отцу Медардусу, скажем, мол, вызвалась на подвиг чистая дева. А там – как получится, Главное, попасть в кладовку с реликвиями.
Они печально помолчали. Девушка что-то лопотала.
– Как хоть тебя зовут-то?
– Ханна.
– Это имя, созданное для славы. – заявил расхрабрившийся Хайни Ладер.
К утру погасли в кустах огоньки звериных глаз…
Итак, еще одна история близилась к закономерному финалу.
Занималось теплое утро. Широкое поле, простиравшееся по обе стороны ручья, от опушки леса до самых стен монастыря, заполнила редкая, но пестрая толпа – горожане собрались получить удовольствие от редкостного зрелища. Ждали долго, трава успела высохнуть от росы, когда наконец в пыли дороги показалась двуконная повозка. Девушка в белой рубашке девственницы неловкой грудой сидела на тележке, держа на коленях узелок. При виде ее высокий худой рыцарь, в искусной работы кольчуге, но без шлема, мрачно покачал седой головой:
– Медвежья охота – не женское дело, если, конечно, Трузепой – зверь. Если же он дьявол, то изгнание бесов – честное дело монаха.
Крестьянка неловко спрыгнула с телеги, прихватив с собою узелок. Настоятель печально посмотрел на нее, а потом жестом поманил подойти поближе:
– Дочь моя, пожалей свою молодость, ложная гордость – великий грех, еще не поздно удалиться, ты уверена что… обладаешь качеством, в первую очередь необходимым для этого подвига?
– Обладаю, швятой отец, – прошепелявила претендентка.
Монах отступил, в досаде закусив губу.
– Призываю в свидетели святого Регинвальда, нет здесь вины моей, ибо сделал я все, что мог…
И замерли в печали сердца людей, словно холодный ветер прогудел-пролетел над полем, губя радость и сметая надежду. И заплакали дети и старухи вытерли слезу. Монахи опустили капюшоны на глаза, насупились мужчины и поджали губы расстроенные женщины.
Девушка, одернув рубаху, широкими, почти мужскими шагами двинулась в сторону леса. Люди замерли, выжидая. Низкий зловещий рык, то ли дьявольский, то ли звериный, заставил затрепетать листву на деревьях и сердца людей.
Ханна Поэтерская остановилась, неспешно развязала узел и вытащила грубо сделанный самострел. Кусты по ту сторону ручья раздвинулись и показался косматый Трузепой. Туша его в полтора раза превосходила обычные медвежьи размеры,
Крестьянка, вращая ворот, натянула тетиву, наложила охотничий болт и вскинула арбалет.
Медведь взревел и пошел вперед, протянув к девушке длинные когтистые лапы, словно хотел сгрести ее в объятья.
– Убей медведя, Ханна! Рази насмерть за мою Катерину! – звонко, со слезами в голосе, закричала безвестная женщина в толпе.
– Стреляли уже… – угрюмо ответил ей кто-то. – У него шкура словно железная.
Болт, сорвавшись с тетивы, полетел в цель. Быть может, слава лесника не была пустым звуком, или вмешался случай – покровитель сирот, или и впрямь над толпой людей, полем, лугом и ручьем пролетело в этот миг дуновение божественного чуда, но стрела легко поразила медведя.
Она вонзилась прямо в налитый кровью глаз.
Все свершилось быстро и с простотой обыденности. Зверь взревел и завалился – сначала набок, а потом ничком, уткнул треугольную морду в траву и затих…
И молчала толпа. А потом ахнула, взорвалась криками – и безумие ликования охватило людей.
– Слава чистой деве Поэтера!
Девушка вперевалку подошла к настоятелю, вытирая пыльную щеку. Хайни Ладер искоса посмотрел на ее силуэт – она больше не казалась грузной, гордо неся статное тело крестьянки.
– Чудо свершилось! – торжественно и сурово провозгласил монах. – Склонимся же перед волей Господа нашего!
– Суд Божий! Это был Суд Божий! – завопили в толпе.
Спешившийся седой рыцарь почтительно поклонился девушке.
– Моя имя – Бриан д’Артен. Я прибыл издалека, госпожа, скакал без отдыха, под звездами, солнцем и луной, торопясь в Эберталь. Крепость Феррара, что на южной границе Церена, уже год как удерживает осаду варваров, врагов Господа нашего. Люди мои, голодая, держатся едино лишь молитвой и отвагой сердец. Святой отшельник Франциск Проницательный Богом Единым и тремя Его святыми уверил меня, что спасти город может только дева, высокая душой и равно славная в чистоте своей и отваге. Я поклялся не покрывать головы, ни вкушать ничего, кроме родниковой воды и простого хлеба, покуда не найду ее и не доставлю в Феррару. Прекрасная дама, звезда Поэтера, могу ли я надеяться…
Крестьянка степенно кивнула.
Хайни Ладер повернулся и пошел прочь, не дожидаясь развязки. Угрюмый Лакомка потащился следом.
– Ну вот, и так всегда. Мы трудимся в поте лица своего, а куш получают другие.
– Мы же сами виноваты, Рихард, ведь мы корысти и трусости ради отправили ее на смерть.
– А как же теперь питейный рог святого Николая?
– Почему-то мне кажется, что никак. Теперь, когда чудо налицо, про него никто и не вспомнит. Да и кто нас заставляет возвращаться в Поэтер? В конце концов, такой кус серебра наверняка стоит двадцати марок…