Магия отступника

Хобб Робин

Процессию замыкала кормилица, которой Кинроув поручил заботу о нас. Это была полная хорошенькая молодая женщина с длинными блестящими черными волосами и лицом, испещренным мелкими пятнышками, словно россыпью крошечных семечек. Она представилась Вуртой, явно гордая своим ответственным поручением. Почти не обращая внимания на мальчика-солдата, она говорила прямо с Оликеей — кормилица с кормилицей.

— Мне дали указания, которые я должна передать тебе, — сообщила Вурта.

Оликея встала, неохотно оставив Ликари, и подошла к моему креслу. Кормилица Кинроува размешала коричневатую жижу в миске, от чего

над ней поднялись клубы пара.

— Он должен съесть похлебку полностью, — оживленно, едва ли не бесцеремонно заговорила она. — Мы постарались придать ей приятный аромат, но корни, питающие эту магию, имеют собственный резкий вкус, так что ему может быть нелегко. Кинроув велел подкислить воду, чтобы он мог запивать ее. Прочей едой ты должна кормить его умеренно. Не позволяй ему набить желудок чем-то другим, в основном ему нужно есть эту похлебку, причем Кинроув считает, что он должен съесть ее всю.

Вурту прервал громкий фыркающий звук. Глаза Ликари по-прежнему оставались закрыты, но он приподнял голову и принюхивался к пару, поднимающемуся от миски. Его лицо по-младенчески ничего не выражало. Он напоминал слепого щенка, бездумно ползущего на запах пищи. Оликея с ужасом воззрилась на него.

— О нет, он этого есть не должен, — поспешно откликнулась Вурта, проследив взглядом за тем, куда он тянется. — Я сейчас принесу для него что-нибудь другое. И воды для умывания? Хорошо.

Она убежала выполнять эти поручения, а мальчик-солдат наклонился вперед и нерешительно зачерпнул варево ложкой. Попробовал. Вкус не был отвратительным. Он проглотил и чуть замешкался, ожидая горького послевкусия. Ничего. То есть какой-то привкус был — резкий и ароматный. Не то чтобы неприятный — скорее, совершенно не связанный для меня с едой. Скорее, он напомнил мне о пище, которой нас кормили в Академии. Она бывала разной, но ни одно из блюд не казалось достаточно вкусным, чтобы его предвкушать.

Ликари перестал принюхиваться и осел на постель. Судя по приглушенному похрапыванию, он провалился в глубокий сон. Оликея облегченно вздохнула и вновь повернулась к мальчику-солдату.

— Пожалуй, тебе лучше начать есть, пока она еще горячая и свежая, — посоветовала она.

С этими словами она наполнила варевом тарелку и поставила ее перед ним.

Мальчик-солдат опустошил ее. А затем еще три полные тарелки. Похлебка была теплой и вполне съедобной, хотя привкус начал его раздражать. Оликея, как всегда внимательная, тут же предложила ему немного рыбы и хлеба. Он избавился от привкуса, но стоило ему покончить с рыбой, как Оликея заново наполнила его тарелку похлебкой. Мальчик-солдат решительно набросился на нее.

Когда он одолел примерно треть миски, в палатку вернулась Вурта во главе стайки кормильцев, принесших горшок ароматной мази, пищу для Ликари, ванну и несколько ведер теплой воды. Она предложила Оликее разбудить, вымыть и накормить сына. Пока та занималась ребенком. Вурта попросила мальчика-солдата перейти туда, где его можно будет умастить мазью, которую велел им приготовить Кинроув. Оликея было встревожилась, но он ее успокоил.

— Я вполне могу говорить за себя сам, — пояснил он. — Но мне бы не хотелось доверять Ликари кому-то постороннему. Позаботься о нем. Уверен, я скоро вернусь.

— Я должна заботиться о тебе. Я твоя кормилица, —

возразила Оликея, но в ее голосе не было убежденности, а взгляд не мог оторваться от сына.

— Как и Ликари. Присмотри пока за ним. Если ты мне понадобишься, я смогу за тобой послать.

— Как пожелаешь, — с облегчением отозвалась Оликея и поспешно вернулась к Ликари.

Мальчик-солдат последовал за Вуртой и ее помощниками. Они отвели его в тесный шалаш из обмазанных глиной веток, полный пара. Посередине над очагом кипел большой медный котел. Прежде чем войти внутрь, все разделись. Как только дверь плотно закрылась за ними, жар и духота сделались почти невыносимыми.

— Для начала твоя кожа должна раскрыться, — пояснила Вурта, — чтобы как следует впитать мазь.

Ему пришлось сидеть на стуле, пока в кипящую воду окунали полосы плотной ткани. Кормильцы дали им слегка остыть, чтобы их удалось отжать, после чего сразу же принялись обертывать ими мальчика-солдата. Ткань не обжигала, но была достаточно горячей, чтобы вызвать неприятные ощущения. Мальчик-солдат стиснул зубы и вытерпел новое испытание. Когда ткань сняли, его кожа сделалась ярко-алой, а пятна на ней казались черными. Кормильцы торопливо принялись втирать мазь в его тело. Полностью покрыв его кожу склизкой жижей, поверх они заново обернули его исходящей паром горячей тканью. От жары и едкого мятного запаха мази у мальчика-солдата закружилась голова. Только что проглоченная им пища колом встала в желудке. Он страстно пожелал, чтобы Оликея оказалась рядом и спасла его от кормильцев Кинроува.

Я с ним согласился.

— Они прикончат тебя таким обращением, — предупредил я. — Прислушайся-ка, как колотится твое сердце. Ты едва дышишь из-за пара и вони. Вели им отпустить тебя. Им придется тебя послушаться — ты же великий. Ты получил то, зачем сюда пришел: тебе вернули Ликари. Тебе стоило бы уйти и увести их с Оликеей обратно к клану. Давай поищем другое решение наших затруднений.

Ему становилось трудно дышать. Воздух был горячим, а едкий запах мази лишь усугублял положение.

— Я сделаю все, что должен… — тем не менее ответил он — и слова замерли у него на губах.

Один кратчайший миг он дышал музыкой, а не воздухом. Она невесомо приподняла его. Он вздымался вместе с ней, парил на ней, рвался в небо из земных пут… А потом, столь же внезапно, вновь очутился в собственной плоти, сражаясь уже не за глоток воздуха, а за музыку, которую вдыхал еще мгновение назад.

— …чтобы вновь обрести Лисану, — закончил он дрогнувшим голосом.

Мальчик-солдат широко раскинул руки, пытаясь вернуть себе музыку.

— Вы почувствовали это? — с изумлением спросила Вурта. Другие кормильцы согласно и благоговейно забормотали.

— Он будет танцевать, — объявила Вурта, но ее тон вмещал куда больше, чем слова. — Кинроув прав. Став целым, он превратится в русло для магии. Танец уже нашел его. Мы должны поторопиться, чтобы он успел доесть остаток необходимой пищи.

Но было уже слишком поздно.

Они вывели мальчика-солдата из шалаша, все еще обернутого в горячую ткань поверх травяной мази. Выйдя из темноты на свет, он вдохнул чистого и прохладного лесного воздуха, радостно приветствовавшего его. И кровь, бегущая по его жилам, обратилась в музыку. Он начал танцевать.