Макамы
Шрифт:
Когда же люди собирались пойти домой, выполнив долг священный свой, выступил вдруг человек средних лет, солидного вида, красиво одет и обратился к собранью учтиво с такою речью красноречивой:
— О соседи, вы ближе мне, чем родня, ваши жилища — прибежище для меня, с вами в отчий дом превратилась чужбина, как для Мухаммеда — Медина [341] . Знаете ли, что платье благочестивых деяний лучше самых роскошных одеяний, что в этом мире лучше быть без одежды, чем на будущий мир потерять надежду, что вера — самый мудрый совет, что в ней одной — направляющий свет? Наставник достоин уважения, как и тот, кто просит его наставления. Твой брат настоящий — кто тебя укоряет, а не тот, кто всегда извиняет. Тот истинный друг, кто правду не скроет, а не тот, кто ошибки твои покроет.
341
…в отчий дом превратилась чужбина, как для Мухаммеда Медина. — Намек на хиджру (переселение) Мухаммеда из Мекки в Медину (тогда — Ясриб). Жители этого города стали ближайшими сподвижниками пророка.
И ответили ему присутствующие:
— О любящий друг, о друг наш любимый! Желание наше неутолимо: раскрой
Он ответил:
— Пусть Аллах за добро вас наградит и от зла оградит! Не исходит из ваших душ кривды туман, не грозит собеседникам вашим ложь и обман. Не разочаруется в вас тот, кто в чем-то сомневается, — любая тайна вам открывается. Я скажу вам о том, что грудь мне терзает и терпенье мое истощает. Когда вы услышите об этом, помогите, прошу вас, мне добрым советом.
Знайте, однажды в годину ненастья, когда меня одолело злосчастье, я поклялся Аллаху, что праведно буду жить, обет ему дал вина не пить: не запасать его, не покупать, в компании пьяных не бывать. Но душа-соблазнительница мне нашептала и страсть-губительница подсказала старых приятелей навестить и снова по кругу чашу пустить. И вот я достоинство потерял — до потери сознанья вино сосал. Все чаще седлал я коня хмельного, чтоб о клятве забыть, напивался снова и снова. Подчиняясь шайтану, каждый вечер бывал я пьяным: даже в четверг я в вине утопал и в Светлую ночь [342] , словно мертвый, спал. Но вот меня охватило унынье, в нарушении клятвы я каюсь ныне: куда меня увлекло вино? Неужели нет дороги иной?.. Терзает меня великий страх, что за отступничество накажет Аллах.
342
Светлая ночь — ночь на пятницу.
Продолжал Абу Зейд:
— Когда так жалобно закончил он речь, желая сочувствие в людях разжечь, я сказал себе: „Абу Зейд, не зевай, такую добычу не потеряй — засучи рукава и начинай!“ И я решительно поднялся, сквозь круг стоящих стрелою прорвался и сказал:
О муж достославный, ты ищешь того, Кто снял бы с тебя кладь греха твоего. Ты в думах тяжелых проводишь всю ночь, Но знаю я средство, чтоб делу помочь, Прошу я, послушай печальный рассказ — Я горе свое изложу без прикрас: В Серудже преславном я некогда жил, Меня почитали — богатым я был. К себе каждый день я гостей собирал, Что тратил на них — никогда не считал. Моим достояньем и гость мой владел — Я щедростью честь охранить захотел. В мой дом бедняки приходили толпой — Имущество тает, а я как слепой. На видных местах я огни зажигал, Всю ночь их тушить никому не давал, Чтоб видели путники: в доме моем Найдут они кров и радушный прием. Лишь молнии в тучах моих заблестят — С надеждой на ливень все в небо глядят. И каждый рассчитывать мог на успех: Кремень мой рассеивал искры для всех. И долго удача дружила со мной, Доволен я был благосклонной судьбой, Но волей своею Аллах изменил Все то, к чему в жизни меня приучил: Послал испытания тягостный час — Румийцы [343] внезапно напали на нас. Они налетели, как злой ураган, И начали грабить дома мусульман, И скот угоняли, и жен брали в плен — Богатство мое обратилося в тлен. Теперь я изгнанник в родной стороне, Бродить без приюта приходится мне. И тяжкое горе я в сердце ношу: Давал я когда-то, а нынче прошу. В такую жестокую впал я нужду, Что гибели, как избавления, жду. Беда никогда не приходит одна: Любимая дочка моя пленена — И требуют выкуп румийцы за дочь, Но кто бесприютному может помочь? К тебе я взываю: меня не гони, А помощи руку скорей протяни! Судьба надо мною насилье чинит, Твоя лишь десница меня защитит! Избавить от рабства мне дочь помоги: Терзают ее нечестивцы — враги… Так щедростью грех ослушания смой — И вновь обретешь ты желанный покой! Несчастному помощь решив оказать, Ты можешь прощенье у бога снискать: Коль щедрый покается в прошлых грехах, Его покаянию внемлет Аллах! Хотя и в стихах я совет тебе дал, К Аллаху я правильный путь указал [344] . Совет мой от самого сердца идет — Спасибо скажи: он ко благу ведет. И щедрость такую сумей проявить, Чтоб было легко мне тебя похвалить!343
Румийцы. — Так арабы называли византийцев.
344
Хотя
Продолжал Абу Зейд:
— Я кончил рассказ свой многословный — и мне поверили беспрекословно. Утешить меня собеседник решил — и свой кошелек предо мною раскрыл: хотя и немного он мне уделил, но подарок посулами увлажнил.
А потом я восвояси вернулся — и вновь своей хитрости улыбнулся: я не только проделку изобрел, но и прожиток себе приобрел, не только стихами пробавлялся, но и прибылью от них напитался!»
Говорит аль-Харис ибн Хаммам:
— Абу Зейда я выслушал и сказал: «Хвала тому, кто тебя создал! Как твои хитрости велики, как твои уловки мерзки!»
Абу Зейд, не смутившись, захохотал и тут же такие стихи сказал:
Без обмана прожить невозможно, мой друг, — Ведь не люди, а дикие звери вокруг! Если жизненных благ оскудели дожди — Воду с поля чужого к себе отведи. Не под силу победа тебе над орлом — Так довольствуйся только орлиным пером. Рви плоды, что висят над твоей головой; Не дотянешься — что ж, насыщайся травой. А настанут внезапно ненастные дни — Беспокойные мысли от сердца гони. Видишь, время изменчиво: нынче казнит, Завтра щедрой рукою тебя одарит.Перевод В. Борисова
Сасанская макама
(сорок девятая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Когда к смерти стал Абу Зейд приближаться и трудно стало ему подниматься, раздул он угли, что в уме еще тлели, сына призвал к своей постели и сказал ему:
— Послушай меня, сын мой! Пора мне сурьмиться черной сурьмой: время пришло покинуть сей дом и туда уйти, куда все мы уйдем. Ты, Аллаху хвала, наследник мой — и над бродягами станешь главой: за собой поведешь ты братство Сасана [345] наподобие мудрейшего в стаде барана. Не пристало тебе заблуждаться и гаданьем на камешках заниматься: призван ты людей поучать, умы их до блеска начищать. И теперь, когда приходит прощанье, выслушай, сын, мое завещанье. Таких советов даже Шис [346] набатеям не давал, сам Якуб [347] так потомков не наставлял. Свято заветы мои сохраняй, ослушания избегай! Ты меня возьми за образец: делай все так, как делал отец. Если ты примешь мой совет и от меня позаимствуешь разума свет, будет твой дом наполнен добром — и поднимется дым очага столбом. Если же ты мой совет забудешь и следовать ему не будешь, очаг твой перестанет пылать — и люди станут тебя избегать.
345
Братство Сасана — см. примеч. 209 к макаме 30.
346
Шис — один из сыновей Адама (в русской традиции — Сиф).
347
Якуб — см. примеч. 187 к макаме 27.
О мой сын, я истины жизни познал, судьбы превратности испытал. Уважают того, у кого много слуг, не того, кто имеет много заслуг. Не тот в чести у нас, кто родовит, а тот, кто богатством знаменит. Четыре способа существования дают нам средства для пропитания: дела торговые и управление, ремесленный промысел и земледелие. Все четыре я испытал — и ни в одном успеха не знал: текла моя жизнь не гладко, я не видел ни радости, ни достатка. Дела управления каждый день подвергаются изменениям. Доходы эмира неверны — зыбки они, как смутные сны, они готовы исчезнуть, как тень, что тает, как только уходит день. Кажется сладким кубок правленья, да горько похмелье при пробужденье! А жизнь купца — перелетной птицы полет, но птицу в полете всякое ждет: грозят ему и оскорбления и разорение от ограбления. А люди ремесленного звания трудятся только для пропитания. Богатым от ремесла не станешь: от каждодневных трудов устанешь — и даже достатка не достанешь. Что же касается земледельца, виноградника или пашни владельца, то занятие это — для чести ущерб: словно оковы мотыга да серп. Хозяин их окружен презреньем, для души не находит отдохновенья.
Я одно лишь знаю занятье, которое все дает, без изъятья: оно легко и на вкус приятно, доходно и для души отрадно; основу ему заложил Сасан, и с тех пор процветает Сасанов клан. У детей Сасана занятья пестры, и повсюду они разожгли костры: проникли они на Восток и на Запад — нищих и сирых влечет их запах. Мне так полюбились дела этих выжиг, что клеймо их братства я на лбу своем выжег. Ремесло их — рынок, что застоя не знает, источник, который не иссякает, светильник, который светит всем — и тому, кто крив, и кто слеп совсем. Сасаниды — самый сильный народ и самый счастливый из рода в род. Несправедливость их избегает, блеск меча их не пугает, жгучего яда они не боятся, ни близкому, ни далекому не хотят покоряться. Не страшат их ни молнии, ни громы, и людские тревоги им не знакомы. Весело им живется: все их племени удается! Всюду, где они ищут, готова им пища, куда ни прибудут, там и добудут, где пристанут, там и обманут. Не знают они родного стана, и нет над ними султана. Как птицы, утром они голодны, а к вечеру их животы полны.
Сказал сын:
— Отец мой, ты прав и совет твой здрав, но ты затемняешь, не проясняешь: как, не посеяв, урожай снимать и как на лету удачу поймать?
Отец ответил:
— Чтоб в деле Сасана преуспеть, надо быть быстрым — всюду поспеть. Ум проницательный надо иметь и смелость в кармане — чтобы посметь. Будь же, мой сын, проворней птицы, лукавей лисицы, стань шакала ночного хитрей, голодного волка наглей. Кремнем усердия счастье свое высекай, в дверь удачи стучать не уставай. Не ленись, обойди все пути, в каждый колодец ведро опусти, пастбище в каждой долине найди, в любую пучину, коль надо, войди. Проникнуть всюду старайся, просить не стесняйся. Ведь Сасан на посохе своем начертал слова, что потомкам завещал: «Кто бродит — находит, кто ищет — снищет!»