Маковое Море
Шрифт:
— Вы мне не верите, мистер Рейд? — нарушила молчание Полетт.
— Знаете, я поверю, что такое возможно на французском корабле, — неохотно ответил Захарий и, не удержавшись, хмыкнул: — Поди отличи бабу от мужика…
— Мистер Рейд!..
— Прошу прощенья…
Захарий рассыпался в извинениях, и в эту секунду в щеку Полетт стукнулся хлебный шарик, пущенный с другого края стола. Сидевшая напротив миссис Дафти ухмылялась и закатывала глаза, подавая знак о каком-то важном происшествии. Полетт смущенно огляделась, но ничего выдающегося,
Полетт поспешно отвела взгляд, очень испугавшись внимания миссис Дафти, которая залопотала что-то совершенно невразумительное.
Слава богу, мистер Дафти избавил Полетт от необходимости отвечать его жене, воскликнув:
— Браво, дорогуша! Превосходный выстрел! — Он повернулся к Полетт: — Я не рассказывал, как однажды миссис Дафти пульнула в меня овсянкой?
— Кажется, нет, сэр.
— Дело было на губернаторском обеде. На виду у генерала птаха шмякнула меня по носу. Шагов с двадцати. Я сразу понял: эта женщина для меня — глаз-алмаз. — Лоцман помахал жене вилкой, на которую наколол последнюю овсянку.
Полетт не упустила возможность вернуться к беседе с Захарием:
— Скажите, мистер Рейд, как вы общаетесь с ласкарами? Они знают английский?
— Понимают команды. А если что, боцман Али переведет.
— А с ним как вы договариваетесь?
— Он чуть-чуть говорит по-английски. Умудряемся понимать друг друга. Смешно, он не может выговорить мое имя.
— Как же он вас называет?
— Зикри-малум.
— Зикри? Чудесное имя! Вы знаете, что оно означает?
— Вот уж не знал, что в нем есть смысл, — удивился Захарий.
— Конечно есть. «Тот, кто помнит». Как славно, правда? Можно мне вас так называть?
Заметив, как покраснел Захарий, Полетт тотчас раскаялась в своей дерзости, но ее выручило появление лакея с огромным десертным деревом: от трехслойной подставки отходило множество ветвей, унизанных чашками со сладким кремом, желе, пудингами, бисквитами, пропитанными вином, киселем со взбитыми сливками, бланманже, молоком с сидром и засахаренными фруктами.
Полетт хотела порекомендовать Захарию манговый кисель, но ее вниманием завладел мистер Дафти, поведавший печальную историю о том, как на губернаторском обеде некто метнул в сотрапезника гусем, что привело к дуэли и запрету обычая обстреливать гостей. Он еще не закончил, когда миссис Бернэм подала условный знак — мол, дамам пора удалиться в гостиную. Лакеи отодвинули стулья, и женщины проследовали за хозяйкой.
Миссис Бернэм шествовала со степенной величавостью, однако на выходе из столовой покинула гостей, лукаво шепнув Полетт на ухо:
— Я в клозет. Удачи со старыми кошелками!
В столовой мужчины подсели к мистеру Бернэму, который всех угостил
— Благодарю, но я уж свою, простенькую, если не возражаете, — сказал он, нагибаясь в подсвечнику.
— Как угодно. — Мистер Бернэм налил себе портвейна. — Что ж, капитан, поведайте о новостях из Кантона. Есть ли шанс, что небожители одумаются, пока не поздно?
— Наши друзья в английской и американской факториях так не считают, — вздохнул мистер Чиллингуорт. — Почти все уверены, что война с Китаем неизбежна. Если честно, многие приветствуют такой поворот событий.
— Стало быть, власти по-прежнему хотят перекрыть торговлю опием?
— Боюсь, так, — ответил капитан. — Похоже, мандарины заупрямились. Давеча у ворот Макао обезглавили с полдюжины торговцев опием, а тела их выставили на всеобщее обозрение, чтоб и европейцы полюбовались. Несомненно, это возымело эффект. Еще в феврале цена лучшего опия из Патны упала до четырехсот пятидесяти долларов за ящик.
— Мать честная! — крякнул мистер Дафти. — Вдвое меньше, чем в прошлом году?
— Именно, — кивнул мистер Бернэм. — Теперь уже ясно: косоглазые ни перед чем не остановятся, чтобы вытурить нас из бизнеса. И они в том, безусловно, преуспеют, если не уговорить Лондон на ответный удар.
В разговор вмешался судья Кендалбуш:
— Скажите, капитан, разве нашему представителю в Кантоне мистеру Эллиоту не удалось убедить мандаринов в необходимости легализовать опий? Я слышал, будто они стали понимать выгоды свободной торговли.
— Вы слишком оптимистичны, сэр, — усмехнулся мистер Дафти. — Китаезы — твердолобые ослы. Никаких шансов, что они передумают.
— Слухи не беспочвенны, — сказал капитан. — Говорят, в Пекине есть люди, ратующие за легализацию опия. Но якобы император с ними не считается и намерен под корень уничтожить торговлю зельем. Мол, потому и назначил нового губернатора.
— Ничего удивительного. — Заправив большие пальцы за проймы жилета, мистер Бернэм окинул собеседников довольным взглядом. — Уж я-то совсем не удивлен. С самого начала я знал, что этим кончится. Джардин и Матесон давно о том говорили, и я разделяю их мнение. Война пакостна, я ее ненавижу. Однако нельзя отрицать, что бывают времена, когда она не только справедлива и необходима, но и гуманна. В Китае настало именно такое время, и с этим ничего не поделаешь.
— Как это верно, сэр! — с чувством произнес мистер Дафти. — Иного выхода нет. И впрямь, этого требует гуманность. Стоит лишь подумать о несчастных индийских крестьянах — что с ними будет, если в Китае запретят продавать опий? Сейчас-то бедолаги еле сводят концы с концами, а уж тогда станут помирать толпами.
— К сожалению, вы правы, — мрачно сказал мистер Кендалбуш. — Мои друзья в миссиях согласны, что война необходима, если мы хотим открыть Китай для слова божьего. Жаль, конечно, но лучше поскорее с этим разделаться.