Малахольный экстрасенс. Дилогия
Шрифт:
Попив чаю, я вернулся к пациенту, где и довершил исцеление. Дальше было привычно: первые самостоятельные шаги мальчика, слезы матери…
– Впечатляет, – сказал батюшка, когда мы, оставив Настю с сыном, вернулись на кухню. – В первый раз такое вижу. У вас действительно дар, Михаил. Знать бы только, от кого? – он вздохнул. – Буду рад видеть вас среди своих прихожан. Приходите. Исповедую, причащу, побеседуем.
– Благодарю, батюшка! – кивнул я, не выказав, впрочем, особого рвения. Врать на исповеди нельзя. Как сказать, что сознание старика переместилось в мое же тело тридцатью годами моложе? Это раз. И два. Мне нельзя ложиться ни под
– Пойду, прихожане ждут, – разочарованно произнес отец Григорий и удалился. Подвезти меня, ясен пень, не предложил. Ну, и ладно. В прежней жизни в 90-е я стал ходить в церковь. Исповедывался, причащался, ревностно читал Евангелие и жития святых. Все, как советовал настоятель храма. Церковь располагалась в помещении бывшей почты – ради этого закрыли отделение. Новый храм, на который прихожане собирали деньги (была там и моя лепта), все никак не мог выйти из стадии котлована. Настоятель объяснял это нехваткой средств. Сам, однако, ездил на джипе, а его матушка щеголяла в норковой шубе, причем, их у нее было две. Это в 90-е! Я старался не прислушиваться к сплетням: мало ли что болтают злые языки? А потом узнал, что батюшка отказался от сана и подался в бизнес. Сам ли так решил или в епархии «посоветовали» – не в курсе. В храм пришел другой настоятель – этот ездил на ржавой иномарке. Зато через пару лет новая церковь приняла под свои своды паству… Это я к чему? В любом деле есть подвижники и рвачи, только в церкви «ху из ху» заметнее.
Воспоминания прервала хозяйка. Влетев в кухню, она рухнула на колени, схватила мою руку и принялась ее целовать.
– Что вы, Анастасия! – возмутился я. – Прекратите! Слышите!
– Михаил Иванович, дорогой! – запричитала она, всхлипнув. – Вы не представляете, что сделали! Я как в склепе жила. А тут словно солнышко заглянуло.
– Вот и радуйтесь, – буркнул я, усадив ее на табурет.
– Простите меня, дуру! – она глянула на меня влажными глазами. – Я ведь сомневалась в вас, батюшку позвала. Вдруг бесноватый какой явится? А вы верным оказались, да еще чудо сотворили именем Божьим.
– Батюшка в этом не уверен, – вздохнул я.
– Как иначе? – удивилась она. – Он же рядом стоял, и крестился, когда вы Колю исцеляли. Никакой бес подобного не выдержит.
Пусть будет так.
– Подождите здесь!
Я сходил в прихожую, принес тетрадку, записал в нее данные мальчика. Продиктовав их, Настя извлекла из кармана фартука стопку денег и положила передо мной.
– Не разорил? – спросил я.
– Что вы! – затрясла она головой. – Не бедствую. За такое и тысячи не жалко. Может, добавить?
– Нет, – отказался я. – Достаточно.
– Спаси вас Бог! – поклонилась Настя.
Я вложил деньги в тетрадь, закрыл ее и отправился в прихожую. Спустя пять минут трамвай вез меня обратно. Сидя у окна, я размышлял: процесс, кажется, пошел, как говорит меченый генсек, пора выстраивать бизнес-план. Первым делом открыть счет в сберкассе и складывать на него деньги. Отдавать Гале нельзя – растранжирит вмиг. Бережливостью жена не отличается: тряпье, украшения,
14
Реальный факт. Счета в сберкассах СССР не считались общим имуществом супругов.
Идем дальше. Нужно запретить Томе давать пациентам мой номер телефона – жизни не дадут. Это пока обо мне не знают. Вывод: нужен диспетчер-секретарь. Он станет принимать звонки, беседовать с родителями детей, отсекая безнадежных пациентов, и выстраивать график приема. Где найти? Вопрос! Интернета нет, объявления не разместить, резюме не пришлют. Тома в диспетчеры не годится – днем работает. Жена? Упаси, Боже! Хм! А что, если?..
Зайдя в свой подъезд, я позвонил в дверь Синицких. Открыла Маша.
– Дядя Миша! – заулыбалась, завидев меня. – Здравствуйте!
– Здравствуй, невестушка! – улыбнулся я в ответ. – Как чувствуешь себя?
– Замечательно! – сообщила она радостно. – Ходить пока не слишком получается, но я учусь.
– Не усердствуй! – предупредил я. – Нельзя сразу много.
– Понимаю, – кивнула Маша. – Я осторожно. Но все равно столько радости! Как заново родилась. Если вы к маме, то она на работе.
– Нет, не к маме, а к тебе, – сказал я. – Есть дело. Давай где-нибудь присядем.
Она отвела меня на кухню.
– Не желаешь поработать? – спросил я, устроившись на табурете. – У тебя каникулы, заняться нечем. А тут интересное занятие, да еще заработок. Матери поможешь.
– Кто ж меня возьмет? – вздохнула Маша.
– Я.
Она глянула удивленно. Рассказал ей о будущих обязанностях.
– Почему я? – поинтересовалась Маша.
– Ты болела ДЦП, потому легко сможешь отсеять тех, кому я помочь не в состоянии. При необходимости расскажешь родителям, как проходит исцеление. В твоих устах это покажется убедительным. Платить буду сто рублей в месяц. Вот аванс.
Я достал из кармана и выложил на стол две банкноты по двадцать пять рублей.
– Много, дядя Миша! – замахала она руками. – Мама сто двадцать зарабатывает, так она бухгалтер с высшим образованием.
– Эта работа хлопотная, – возразил я. – Даже не представляешь, насколько. В первое время звонков будет мало, но потом замучишься бегать к телефону. Поесть не дадут. Да еще ночью могут позвонить, хотя на это время телефон лучше отключать. Выдержишь?
– Да! – кивнула Маша.
– Значит, решено, – я встал. – И еще. Попроси маму, чтобы не рассказывала о нашем разговоре Гале.
– Будете разводиться с ней? – выпалила Маша и покраснела.
Я в ответ укоризненно покачал головой.
– Мама говорила, что тетя Галя не ценит своего счастья, – тихо сказала Маша, опустив взор. – Муж ей золотой достался, а она в грош его не ставит. Я согласна с мамой, – она с вызовом глянула на меня.
– Вернемся к этому разговору позже, – вздохнул я и погладил ее по голове. – Все не так просто, девочка. Повзрослеешь – поймешь.
– Мне уже шестнадцать лет! – обиделась Маша. – Могу даже замуж выйти.