Мальчишник
Шрифт:
Ах, этот Павлуша!.. Недаром он через свою жену доводился Лермонтову двоюродным дядей. Вот и подшутил дядя над племянником.
ШОТЛАНДСКАЯ БАШНЯ
Май. Крым. Кучук-Ламбат, Карасан, мыс Плака.
В Карасане санаторий работников химической промышленности. Сохранился дом-дворец. На первом этаже красивый просторный с лепным орнаментом зал. Сквозь высокие окна, в сторону моря, струится обильный свет. Слева от дверей цел еще большой из поразительного белого кафеля камин. Завершается он фарфоровой вазой. Теперь переделан на электрический, хотя, конечно, лучше было бы вернуть
Перед домом, в сторону моря, сосновая роща. Да какая! Много рощ в Крыму, но такой, пожалуй, не сохранилось, а может быть, и не было — не по размеру, конечно, а по красоте: итальянские сосны — сероватые в серебро стволы, плоские вразлет широкие вершины. Сейчас в мае вершины свежие, искрящиеся, не обожженные летним палящим солнцем. Или ветер, или время наклонили сосны в сторону моря, и они стоят (их несколько десятков) едино наклоненные, будто огромная покатистая зеленая волна, которая вот-вот схлынет с крутого берега в море. И тогда уже итальянская роща исчезнет навсегда, сольется с морем. А пока сосны стоят — высокая зеленая крыша на серебряных столбах, полная птиц и застрявшего в хвое солнца.
Старик садовник уверяет, что сюда из Гурзуфа верхом приезжал Пушкин (это после того, как старик выслушал от нас легенду о Лермонтове и Адель де Гелль). Уверяет так, будто был очевидцем, и дворец называет домом Раевских.
Из старого путеводителя по Крыму: «В сотне шагов от дворца — Пушкинский дом, где поэт бывал весьма кратковременно». Гурзуф недалеко: по другую сторону Медведь-горы. И еще одно: на шоссе, с которого сворачиваешь, спускаешься в Карасан, есть теперь селение Пушкино.
В море плавают два лебедя. Нынешняя зима на побережье была на редкость суровой: месяц лежал снег, дули морозные ветры. Заледенела земля, многие дороги сделались непроезжими. И это в Крыму! Садовник сказал, что вот они, старики, не припомнят подобной зимы. Под угрозой оказалась жизнь многих птиц, и прежде всего лебедей. Их начали спасать. В местной газете «Советский Крым» мы тоже совсем недавно прочитали, что шестьдесят пять птиц нашли приют в суровую нынешнюю зиму на Евпаторийской мебельной фабрике. Женщины выделили под птичий лазарет две свои подсобки. По уходу за лебедями было установлено дежурство даже в выходные дни. Пернатых поставили и на пищевое, и лекарственное довольствие. Материальную помощь лебедям оказал профком фабрики.
На днях состоялось прощание с лебедями. Их погрузили на машины и отвезли за город на озеро.
И сейчас два лебедя здесь в море, у самого берега. Может быть, из числа тех, спасенных на мебельной фабрике. Прилетели сюда. Он и она. Пара. Лебеди держатся парами.
Тропой по обрыву вдоль моря, среди кустов тамариска и лавровишни, идем на мыс Плака, где когда-то была морская лампада. Идем в Кучук-Ламбат.
Издали на мысе Плака начинаем различать замок, он все яснее и яснее: остроконечная крыша, зубчатые стены, сводчатые окна. Сложен из глянцевого кирпича цвета апельсиновой корки и крупных темных, специально не обработанных камней. Угловые башни целиком из таких камней: большие шахматные фигуры — черные ладьи.
Перебираемся через последнее препятствие — крутую насыпь и заросли жимолости, и мы на замковой площади, на территории санатория «Утес». Входим в замок через широкие с декоративным навершением двустворчатые из светлого лакированного дерева с зеркальными стеклами двери. Стекло в левой створке дверей расколото. Видно, какое оно плотное, толстое. Что ж — хорошо бы, чтобы за все долгие и драматические годы случился бы только этот сущий пустяк. Внешне замок, во всяком случае, не был ничем обезображен. Не скрою — приятно.
Высокий, в два с лишним этажа, просторный холл, по краю которого короткими маршами устремляется вверх беломраморная лестница. Потолок и стены расписаны, подновлены синим с золотом. Прохладная тишина. Линейный солнечный свет. Воркуют голуби. Где-то свернулось, спряталось прошлое. Время остановилось. Торжественный, парадный вид.
Мы поднимаемся по беломраморной лестнице, потом через небольшой переход оказываемся у другой лестницы, из диабазовых камней, совсем маленькой, круто изогнутой. Тяжелая темная дверь и, конечно, с тяжелым железным кольцом, заржавленным. Кольцо должно быть заржавленным для таинственности. Тянем за кольцо. Дверь, конечно, тяжело скрипнув, отворяется. Ну, прямо… Вальтер Скотт. Хотим попасть в башню, центральную. Нам это удается. Никаких препятствий, и мы приятно удивлены. Время действительно остановилось, работает на нас. И все происходит совершенно произвольно, по наитию.
— Ты хочешь увидеть двух всадников, которые никогда в Кучук-Ламбат не приезжали? — спрашиваю я.
— Вижу их, — ответила Вика, вглядываясь в одну из узких прорезей в башне. Ответила серьезно, будто ожидала моего вопроса.
— Кого?
— Тех двух лебедей. Этого достаточно?
— Да, — соглашаюсь я.
— Они взлетели и летят над морем. — Вика начала мне показывать.
Я отыскиваю лебедей: они летят над самой водой в сторону Партенита, Медведь-горы, Гурзуфа.
— Странно, — говорит Вика.
— Что?
— Низко над морем лебеди.
— На берегу оборачиваются двумя всадниками.
— Он и она. Муси хори. Ты этого, конечно, хочешь?
— От падающей звезды зажигается в сумерках морская лампада.
— Я ее вижу. — Вика перешла и стоит уже у другого окошка-прорези.
Высоко на скале был укреплен фонарь на пирамиде из белого камня. Похож на маячный, или нам хотелось, чтобы это был маячный фонарь, чтобы это была морская лампада.
— Как изменилась с некоторых пор наша с тобой жизнь, — подумала вслух Вика. — Вернулось ученичество. Вновь учимся читать Пушкина и Лермонтова. А казалось бы, все давно прочитано…
— И вернулись воспоминания детства, — добавил я. — Значит, вернулась молодость.
Нас по-прежнему окружала тишина, окружал Вальтер Скотт, тоже давно прочитанный в детстве.
— В романе у Виктора Каннинга, англичанина, как ты помнишь, потому что ты всегда все помнишь, сказано, что нельзя вносить в дом цветущий боярышник, ставить башмаки на стол, разговаривать, стоя на чердаке. Не будет везения. Чтобы везло, нужно прикасаться к дереву, сыпать соль через левое плечо, оставлять в погребе блюдечко молока для гномов.