Маленькая польза
Шрифт:
– Еще, – добавил я, – хорошо было бы получить самого Марконе. Если я окажусь достаточно близко, это могло бы помочь мне найти его.
– Мой работодатель держит их под усиленными мерами безопасности. Он – единственный, кто может получить доступ к ним.
Я фыркнул.
– Тогда дайте мне образцы из второй коллекции.
– Второй коллекции?
– Ты знаешь, той, которую ты держишь для себя. О которой не знает Марконе.
Гард подергала беспризорную золотую прядь у щеки.
– Почему ты решил, что у меня есть какие-то такие образцы?
Я показал
– Ты – наемник, Гард. Наемники должны быть более осторожными со своими собственными работодателями, чем с врагом, с которым их наняли бороться. Они создают себе страховку. Даже если Марконе не собирал образцы, я держу пари, что ты собирала.
Ее взгляд перешел на двери, и затем назад ко мне.
– Давай притворимся на мгновение, что у меня есть такая коллекция, – сказала она. – С какой стати я передала бы ее тебе? Ты являешься антагонистом к бизнесу моего работодателя, и мог бы причинить катастрофический ущерб с такой вещью во владении.
– Черт возьми, ты так же брезглива, рассматривая катастрофический ущерб, который его бизнес причиняет тысячам людей каждый день года?
– Я просто защищаю интересы своего работодателя. – Она показала мне свои зубы. – Почти, как если бы я была наемником.
Я вздохнул и сложил руки на груди.
– Что, если бы я взял образцы только Торелли и Марконе?
– Ты мог бы использовать их против Марконе в будущем.
– Если я хочу повредить Марконе, – сказал я, – все, что мне нужно сделать, это сесть дома с шестью банками пива и сумкой кренделей с солью и позволить ему крутиться самому.
– Возможно, – допустила Гард. – Поклянись мне, что ты не будешь использовать ни один из образцов, только Торелли и Марконе, что ты и их не будешь использовать для вреда любого вида, и что ты вернешь их мне, когда я скажу. Поклянись в этом своей властью.
Клятвы вообще много стоят для сверхъестественного народа. Они связывают гораздо серьезнее, чем можно представить. Если вы нарушаете обещание, всегда бывает обратная реакция духовных энергий. Нарушенное обещание может причинить ужасную боль сверхъестественным существам, таким как Сидхе. Когда волшебник нарушает обещание, особенно когда клянется своей собственной властью, обратная реакция бывает такая: его волшебный талант уменьшается. Не то,чтобы он сразу исчезнет – но если нарушить достаточно много обещаний, то рано или поздно от него ничего не останется.
Наш мир насколько стал опасен для волшебников за последние несколько лет, что любой из нас прежде должен бы сойти с ума, чтобы позволить себе уменьшить свои таланты, и значит свою способность защититься, даже если бы это сокращение было относительно небольшим.
Я выпрямился и кивнул.
– Я клянусь, моей собственной властью, что я буду соблюдать эти ограничения.
Гард сузила глаза, пока я говорил, а когда я закончил, она кивнула мне. Потом, очень осторожно двигаясь, сунула руку в карман и вытащила серебряный ключ. Она протянула его мне.
– Юнион Стэйшн, ячейка два четырнадцать. Все маркировано.
Я потянулся взять ключ, но пальцы Гард, сжались на нем на секунду.
– Проверь,
Я выгнул бровь, и она отпустила ключ.
– Хорошо. Спасибо.
Она быстро, напряженно улыбнулась.
– И хватит тратить время здесь. Иди.
Я нахмурился.
– Ты так волнуешься о своем боссе?
– Ничуть, – сказала Гард, закрывая глаза и устало опускаясь вниз на раскладушку. – Я просто не хочу быть поблизости, когда кто-то приедет убивать тебя.
Глава 22
Автомобиль Мерфи выглядел, как прошедший через район боевых действий. И мы взяли грузовик Майкла. Я поехал в кабине с Майклом, а Мыш поехал в кузове. Да, я понимаю, небезопасно, но что делать – невозможно запихнуть двух человек нашего размера и пса размера Мыша в кабину. Там бы места для кислорода не осталось.
Мыш, казалось, совершенно не был обеспокоен холодом, пока мы двигались к Юнион Стейшн. Он фактически разгуливал по кузову и высовывал морду на ветер, счастливо вывалив язык. Не то, чтобы было очень много ветра, но все же погода была плохая – и Майкл вел машину терпеливо и тщательно.
После того, как мы увидели третий или четвертый автомобиль, который занесло на тротуар или в кювет, я прекратил дрыгать ногой и мысленно убеждать Майкла поспешить. Пожалуй, лучше двигаться осторожно.
Мы не говорили по пути. Не поймите меня превратно. Майкла вообще не любит трепать языком. Однако обычно у него есть что сказать. Он приглашает меня сходить с ним в церковь (что я делаю только когда кто-то за мной гонится), или как гордый папа говорит о том, что сделал один из его детей. Мы говорим об успехах Молли, о погоде, или о спортивных состязаниях, или о чем-то еще.
Но не на сей раз.
Возможно он хотел сосредоточить свое внимание на дороге, сказал я себе.
Да. Вероятно, дело было в этом. Не могло же это иметь отношение к моему длинному языку.
На въезде в гараж была насыпь снега, но Майкл чуть поддал скорости, прогрохотал через нее, и мы оказались внутри.
Освещение в гараже отсутствовало, и сугробы, наваленные вокруг первого уровня, пропускали внутрь очень небольшое количество света снаружи. Гаражи очень хороши в качестве запугивающих мест, даже когда в них светло. И тем более они неприятны, когда они полностью темные, за исключением совсем маленьких областей, освещенных ярким светом фар.
– Ну ладно, – сказал я, – по крайней мере есть много свободных мест.
– Кто захочет путешествовать в такую погоду, как эта? – проворчал Майкл. Он вырулил на самое близкое свободное место для стоянки, и заглушил мотор. Он вышел, держа тяжелую спортивную сумку, в которой он имел обыкновение носить Амораккиус публично, и забросил сумку на плечо. Я вышел, и Мыш выпрыгнул из кузова на землю. Грузовик заскрипел и закачался на рессорах, избавившись от веса большой собаки. Я отстегнул поводок Мыша, и затем прицепил небольшую табличку, которая объявляла, что это собака обслуживания. Это – конечно ложь, но это делает публичное перемещение с ним намного легче.