Маленькая женщина (Траектория птицы счастья)
Шрифт:
– Что вы делаете? – дернулась я. – Зачем так коротко?
– Ап! – улыбнулся он. – Теперь все равно уже поздно!
– Как поздно? – запаниковала я.
– Теперь вам остается только мне довериться.
– А вы уверены, что получится то, что надо.
– Как я могу быть уверен, – философски заметил он. – Посмотрим.
– Ладно, – я сглотнула слюну и зажмурилась. Пусть делает, что хочет. В конце концов, это всего лишь стрижка. Разве она может что-то изменить. И маникюр, пусть будет, хотя не далее, как к следующей смене придется стереть ацетоном все следы этого произведения искусства, похожего на творения ранних голландцев. – И как получается?
– Пока катастрофы не вижу, – меланхолично кивнул мастер и объехал меня на кресле без спинки.
– Это утешает, – согласилась я. Действительно, катастрофу я уже видела, и она отражалась от Карликовского зеркальца, которое, как в сказке, немедленно рассказало мне всю правду. Разве может быть еще хуже, подумала я. Однако, как я уже говорила, жизнь тем и интересна, что иногда преподносит нам сюрпризы. Когда цепкий бурят выпустил меня из своих лап, а произошло это ой как не скоро, я открыла глаза и увидела перед
– А это смывается?
– Что, не нравится? – до странности удивился творец этого безобразия. Я бы даже сказала – тварюга.
– НЕТ! – рявкнула я.
– Но вы же просили сделать что-то необычное, яркое, – у бурята задрожали губы. Я же их, наоборот, сжала в тонкую ниточку.
– Я? Я просила что-то необычное? Это в каком таком месте? Ткните пальцем! – приходила в ярость я прямо в процессе разглядывания этого чуда парикмахерского искусства на своей голове.
– Вам очень идет! – старательно изображал он. Мне захотелось разрыдаться. В итоге нас пришлось разнимать администратору. В процессе долгих мучительных переговоров мы все решили, что: во-первых, стрижка действительно ужасная и мне не идет. Я требовала занести парикмахеру выговор в личное дело, но оказалось, что у них в их буржуйском салоне нет такого понятия – личное дело. Хотела бы я перестать бояться этого долбаного занесения! Во-вторых, к маникюру, педикюру и цвету лица я претензий не имею, и даже больше, тональный крем, которым им удалось замазать мои круги под глазами, готова приобрести за практически любые деньги. И, в-третьих, даже готова оплатить услуги парикмахера при условии, что кто-то переделает этот пожар на крыше и придаст мне обратно не экстремальный, пригодный для повседневной жизни вид. Что, в-четвертых, и было по возможности сделано. Волосы стали темными, цвета баклажана. Не могу сказать, чтобы я пришла в восторг от такого колора, но, по крайней мере, мне перехотелось побриться налысо и носить шапочку. На улице же уже была пусть и не самая теплая, но все же весна. Так что я бешено боролась за свое право ходить без головного убора. И путем какого-то достригания круглая дурацкая шапка вокруг моей черепушки трансформировалась в приличные, аккуратно обрамляющие лицо прядки.
– Хорошо, что он хоть не додумался сделать вам химию, – усмехнулась девушка Света, которой пришлось реанимировать мой внешний вид, а заодно и психику. – Но в следующий раз вы уж поосторожнее доверяйтесь мастерам. А то вам сделают полубокс, а потом скажут, что это концептуальная модель.
– Но я думала, что мастер из Такого Салона… – жалобно пищала я.
– Именно в Таких Салонах, как наш, мастера и делают себе имя. А иногда, и безобразничают. Кстати, эти процессы очень похожи, – доверительно сообщила мне Света. Я решила, что если мне придет еще раз в голову мысль обкорнаться, теперь я это сделаю только у нее. Но, так или иначе, дело было сделано. И завтра мне предстояло встретить Митю в аэропорту прямо в том виде, в котором я неожиданно оказалась. И когда моя Полина Ильинична при виде меня истерически взвизгнула и выронила из рук чашку, я поняла, что завтра лучше мне в аэропорту держать в руках табличку с моим именем. Что-нибудь вроде «да, Митя, это действительно я. Не проходи мимо». А то я рискую вообще остаться неузнанной. А это меня, как вы понимаете, категорически не могло устроить. Одно радовало. Я же ведь хотела, чтобы наша встреча прошла как-то торжественно, не обыденно. С этой точки зрения у меня был полный порядок. Потрясение было гарантировано нам обоим.
Глава четвертая, в которой от любопытства кошка почти сдохла
На сегодняшний день приходится констатировать факт, что в целом отношение к Скорой Помощи серьезно ухудшилось. Не знаю, как в других городах, а в г. Москва уж точно. По каким-то необъяснимым причинам огромное количество граждан причисляет врачей на белой карете к категории обслуживающего персонала. То есть, считает чем-то навроде уборщиц. На самом деле, я лично с огромным уважением отношусь к уборщицам. В конце концов, даже моя Мадана в силу жизненных обстоятельств тоже трет полы в торговом мегацентре в Химках. Интересно, как бы весь наш сытый пресыщенный впечатлениями московский люд почувствовал себя, если бы из города одномоментно. Веселая бы получилась картинка. Переступая через груды мусора, разваленного прямо на дорогах, москвичи бы зажимали носы и хором бы ворчали: куда смотрит Лужков. Ибо в Москве за все и все несет ответственность не Господь Всемогущий и не соответствующие службы, а господин мэр лично. Персонально. Иногда совместно со своей деловитой супругой. И хотя на сегодняшний день от мэра городу одна сплошная польза, только ленивый не успел пройтись по его персоне асфальтоукладчиком. Ну, не любят у нас люди тех, кто имеет наглость что-то делать. А уж тех, у кого это действительно получается, вообще люто ненавидят. Но это так, к слову. А про мусор мне, на самом деле, есть еще чего рассказать.
Однажды летом, когда мой роман с Митей был в самом разгаре, но мне фатальным образом все же приходилось трудиться на благо оздоровления города, случалось мне работать дежурным доктором на спасательной станции одного из московских пляжей. Оговорюсь сразу, что пляж был не так чтобы очень популярный. Ну, не Серебряный Бор и не новенький курорт в Крылатском. Так, средней паршивости песчаная коса в заливе канала им. Москвы. Но пляж имел официальный статус, в связи с чем ему был положен спасательный пост, на котором были обязаны скучать представители Скорой. Что я и делала с большим удовольствием. Правда, совсем уж скучать нам не давали. Всегда, на любом пляже найдутся везунчики, которые наступят в воде на бутылочный осколок. У деток периодически болели животы, а их пап с перепою вообще тошнило. Почему-то у нас в России оздоровительное
– Это же совсем близко, вай, дорогая! Никто не узнает, мамой клянусь. А мы тебе за это прэмию выпишем.
– Нельзя. Не положено, – мрачно отвечала я. У директора, видимо, московским климатом была сильно расшатана нервная система, потому что он начал меня запугивать и склонять к доставке пирожков под страхом кляузы руководству. Но я была – кремень. Во-первых, потому что мое наличие на пляже в любой момент мог проверить бдительный линейный контроль. А во-вторых, я совсем не люблю, когда меня пугают. Еще с Грозного. Мне очень хочется сразу в рожу вцепиться и повырвать все волосы. Или что еще похуже. В общем, директор безуспешно брызгал слюной, а я наблюдала за отдыхающими, которые, к слову о мусоре, изящно расстилали полотенца прямо на бычки, обертки от мороженого и остатки еды предыдущих курортников. Просто не понимаю, как можно получать удовольствие от такого времяпрепровождения. Да и купание-то в Москве-реке ничем не лучше. Плывешь, а руками разгребаешь пустые пластиковые бутылки, окурки, бумажки (хорошо, если не туалетные). Ощущение, что ты плещешься в отстойнике московской канализации. Б-р-р! Но народу нравится. Народ не только плавает и отфыркивается, но и вносит свой посильный вклад в дело загрязнения окружающей пляж среды. И хотя я не сильный поборник экологии, но тогда, на пляже, мне страшно хотелось натравить на всю эту ораву матерых гринписовцев. Да еще и директор этот, достал нас-таки, вызвал-таки бригаду линейного контроля. Отомстил, падла.
– Ну, чем занимаемся, господа доктора? – поджав тонкие губки, вопрошала мадам лет пятидесяти, идеально вписывающаяся в стандарт «девяносто-шестьдесят-девяносто», если, как шутят в народе, измерять этими параметрами соответственно рост-возраст-вес.
– Да вот, бдим! – с вызовом ответил мой напарник. – В соответствии с должностной инструкцией.
– Ага! – нежно улыбнулась тетка. – А нам поступил сигнал, что вы тут водку пьянствуете. И вообще, ведете себя неподобающим образом.
– Ну, естественно, – буркнула я. – И за пирожками не едем, и грубим. Естественно!
– Какие пирожки? Причем тут пирожки? – опешила кураторша. – Сейчас будем проводить тест на алкоголь.
– Не вопрос, – с готовностью согласились мы, ибо были чисты и безгрешны, як младенцы. Но дело до теста так и не дошло. Примерно в ту же минуту в помещение нашей спасательной конуры двое добрых молодцев совершенно молча втащили третьего. Третьему было явно не до отдыха. Он посинел и не дышал.
– Когда нашли? – коротко бросил напарник.
– Только что. Около берега, – молодцы, видимо, были в шоке, но нам было не до них. Потом уколем их чем-нибудь подходящим. А пока я стаскивала с утопающего ремень и перетаскивала его на лавку. Волновал его нежно-синий оттенок кожи. Всякому медику известно, что синие утопленники далеко не так перспективны, как розовенькие. Розовые – они еще практически живые, с них только воду слить, и они сами как-нибудь заведутся, задышат. А к вечеру уже смогут опять отплясывать джигу. С синенькими же все сложнее. Мой коллега переломил мужика через колено и старательно бил, что есть мочи, по спине. Я же по мере сил помогала ему, очищала ротовую полость пациента от всякой дряни и вводила нужные препараты.
– Что же делать? Что же еще сделать? – тихонько всхлипывала кураторша с линейного контроля, ибо хоть она и называлась медиком, а за последние лет десять, видимо, ничего серьезнее теста на алкоголь, она не практиковала. И, к моему вящему удовольствию, бизнесмен-директор окончательно оставил затею послать нашу карету за пирожками, и стоял рядом, белый как полотно.
– У вас к нам что-то еще? – зловеще спросила его я и, естественно, его сдуло ураганом. В тот раз мужику повезло. Его выловили из мутных вод московской зоны купания вовремя. И через полчаса он уже ехал в больницу для получения всей необходимой помощи. Думаю, он лично был готов целовать нам руки. Просто не мог. Но вообще, в целом, к нам, врачам на улицах города, относятся, как к дешевой прислуге. И непонятно, кому от этого хуже. Нам, об которых все кому не лень вытирают ноги, или им, кто эти ноги вытирает, а потом не может дождаться нашей машины и мучается от какой-нибудь боли. Однако факт остается фактом. Скорая Помощь уже не заставляет людей уважительно уступать дорогу. С гораздо большей охотой люди пропускают вперед черные тонированные иномарки с мигалками на крышах. Иными словами, теперь люди уважают только деньги. И не просто деньги, а очень большие деньги, желательно вместе с властью. И все-таки, никуда мы не денемся, всегда будем нужны людям. И это радует, потому что если бы у меня, к примеру, был выбор, я снова сделала бы его в пользу этой трудной, малоденежной работы. Потому что в ту секунду, когда незнакомый подвыпивший мужик делает судорожный вдох и начинает судорожно хрипеть и отплевываться, я понимаю, что живу не зря. А еще, еще я это почувствовала в тот момент, когда стояла и всматривалась в табло прибывающих рейсов. Самолет задерживался, и каждая минута отзывалась у меня в сердце и болезненным «ну, когда?», и сладостным «неужели я действительно его жду?». Ждать мужчину – оказывается, это может быть удивительно волнующим, прекрасным чувством. Есть что-то правильное в том, чтобы женщина ждала мужчину. И совсем плохо, когда тебе некого ждать. И вот, настал когда из коридора, идущего с летного поля ко мне вышел он. Мой Митя. Мое голубоглазое лысеющее чудо с сильными руками и пронзительным взглядом. Он шел, старательно вглядываясь в людскую толпу, а меня вдруг отбросило за ближайший столб взрывной волной собственных чувств. Я спряталась за колонну, не в силах справиться с аритмией собственного дыхания. Мне потребовалась еще одна минута одиночества, еще немного посмотреть на него из своего убежища, до того, как наши взгляды пересекутся. Я судорожно пыталась справиться с собой. У меня это получалось плохо.