Маленькая женщина (Траектория птицы счастья)

Веденская Татьяна

Мы доехали до моей еще доступной комнаты в коммуналке. Меня, главным образом, интересовала сейчас моя большая уютная кровать. Ужасно хотелось его туда затащить, насмотреться на него, наслушаться звука его голоса, гладить его по спине… все такое. Беременность – период бурной работы гормонов.

– Маня, алле? Ты о чем сейчас думаешь? – дернул меня за плечо Митя.

– А? Я? Так, ни о чем, – встряхнулась я. – Вот здесь я и живу.

– Здесь? – он некоторое время бродил по ней, шокированный и потрясенный.

– Ага. Будешь чай?

– Давай. Я никогда не думал, что можно жить в

таких условиях! – поразился он. Я с недоумением осмотрелась. А что тут такого? Просто немного неубрано. Ну, сильно неубрано. Правда, у меня есть заповедь – никогда не водить мужчин в неубранную комнату. Они же могут черти что обо мне подумать! Но, во-первых, он не просто мужчина. Он – отец моего будущего ребенка. Возможно, что ему предстоит видеть меня и в гораздо более жутких видах. А во-вторых…

– Маш, а где вы тут моетесь? – вырвал меня из раздумий он. Я забыла, что там было во-вторых. Как женщина, перевалившая на третий триместр, я имела право думать медленно и плохо. Врачами доказано, что в это время мозг теряет массу кислорода из-за того, что вся кровь направляется к дитю. Вот и славно. Лишь бы он родился умненьким.

– Маша!

– Ась? Не хочешь прилечь?

– Объясни, как ты тут оказалась? И где вы тут моетесь? – продолжал недоумевать он. Я засуетилась. Вот еще, отвечать на этот форменный допрос. Я бросила сумку и тетрадку на стол, а сама пошла на кухню, вымыть руки, поставить кастрюлю. Побыть минуточку одна, подумать, что стоит говорить, а что нет. Ведь, по сути, Митя обо мне почти ничего не знает. Может, лучше, чтобы это так и оставалось. Я стояла над конфорками и смотрела, как извивается огонь, пробиваясь сквозь разделитель. Маленькие порывистые синенькие язычки. Черт, почему так плохо соображает голова.

– Маша?! – внезапно спросил меня Митя изменившимся голосом. Я обернулась и увидела, что в руке он держит мою беременную тетрадь.

– Ой, это нельзя читать. Это очень личное, – забеспокоилась я.

– Может, ты все-таки расскажешь мне свою историю. Ты что, действительно из Грозного. Но ты русская? Ты же Маша, – впился в меня вопросами он. Я испытала сильнейшее желание снова свести этот разговор к шутке и смыться. Никому, даже Лиле я не рассказывала подробностей своей юности.

– А если я чеченка, ты развернешься и уйдешь? – полюбопытствовала я. Митя потупился.

– Я никуда не уйду. Почему ты думаешь, что я сволочь? Почему ты ничего не хочешь мне рассказать? И зачем, черт возьми, сюда приходил Дима? Что за игла? – Митя явно прочитал все разрозненные куски мыслей, которые я набросала в тетрадь. Надо же, читать умеет, а понимать – нет.

– Он принес мне денег на аренду квартиры. И пришел, чтобы мы помирились. Это все так сложно.

– Очень. С тобой всегда все очень сложно. Слишком. Почему ты уехала от Полины Ильиничны?

– Потому что она умерла, – пояснила я. – А я ей – никто.

– Как это? – нахмурился он. Я вдруг поняла, что либо мне придется распечатывать все мысли и воспоминания, либо он уйдет. К этому я точно не была готова.

– Ты действительно хочешь во всем разобраться?

– Да.

– Тогда садись и слушай, – решилась, наконец, я. – Когда мне исполнилось двадцать три года, я покидала Грозный,

только-только потеряв мать… И еще. В тот раз, когда я болела. Это был выкидыш. Думаю, и это ты тоже имеешь право знать.

Знаете, это оказалось совсем не трудным. Доверять было ничуть не труднее, чем не доверять. Митя слушал, спрашивал, снова слушал, прижимая меня к себе. Про то, как Дима ходил по Грозному с автоматом, потому что там «просто все так ходили». Про глаза людей, который вчера были хорошими соседями. Про смерть соседского сына, про дочь знакомой по работе в поликлинике, увезенную и пропавшую без следа в горах. Про то, как мы с Димой переходили границу, моля Бога только о том, чтобы выбраться из Ичкерии живыми. Про серые лица русских, которым некуда было ехать. Про аборты. Про то, как мы с Димой узнали, что от нашего родного квартала не осталось камня на камне. Про то, что чувствуешь, понимая, что больше у тебя нет дома. Нигде. Никогда. Никак.

– Манечка, девочка ты моя родная, – прижал меня к себе Митя. – Что же мы все такие поломанные?

– Ерунда, – сквозь слезы отмахнулась я. – Это все в прошлом. Хочешь потрогать, как пинается твой сын?

– Очень! – с готовностью кивнул он. Я прижала его ладонь к своему пузу, и мальчик внутри любезно шарахнул по ней ножкой. Живот забавно задергался, а Митин взгляд стал таким удивленным, что я рассмеялась.

– Что еще тебе рассказать? – спросила я, показывая, что отныне между нами никогда не будет ничего скрыто.

– Больше ничего, кроме того, как ты видишь нашу дальнейшую жизнь? Если честно, я бы забрал тебя отсюда сегодня же. И нам надо расписаться, чтобы у тебя был повод посылать подальше мою невыносимую тетушку.

– Я, вообще-то, планировала снять квартиру в Подмосковье, – поделилась планами я.

– Знаешь, я был бы рад, если бы ты эти деньги вернула своему Диме. Я ему благодарен, конечно, что он вытащил тебя из того кошмара, но… теперь я и сам о тебе позабочусь.

– Все-таки, все вы чертовы собственники. Если ты действительно женишься на мне, я в тот же день верну Димке деньги. Тем более, если только он не изменился до неузнаваемости, то будет страшно рад.

– Тогда поехали жениться прямо сейчас, – азартно блеснул глазами Митька. Надо же, а обещал, что при одном упоминании о детях исчезнет за горизонтом.

– Маш! Тебя к телефону, – постучала в дверь соседка, та самая, черноволосая. Она была единственной, кто еще не уехал из квартиры.

– Сейчас, – крикнула я в ответ и пошла в коридор.

– Ты надолго? – спросил Митя.

– Это, наверное, с работы, – скривилась я. Видимо, Римкина доброта уже иссякла и она хочет предупредить, чтобы завтра я явилась без опозданий.

– Алло? – устало подняла трубку я. Но там оказалась не Римма.

– Вы Золотнянская? – спросил чей-то незнакомый, но весьма раздраженный голос.

– Да, – подтвердила я, опасаясь, что лучше было бы соврать.

– Что ж вы не идете? Это же в ваших интересах, в конце концов! – огорошил меня этот возмущенный голос.

– Куда? В консультацию? Но еще рано сдавать анализы, – принялась оправдываться я. Контакты с женской консультацией были столь болезненны, что я старалась с ними не перебарщивать.