Маленькие человечки

Кристофер Джон

Уоринг ушел, пока они его не заметили. Он сразу же почувствовал раздражение. Не из-за того, что говорили о них – этого следовало ожидать, – а потому что они не поняли, кто был зачинщиком в непрекращающейся борьбе. Обвиняли их обоих. Хелен, судя по сегодняшнему утру, даже считали пострадавшей. («Очень старалась…» О, дружок, – подумал он, – я мог бы тебе порассказать, как она умеет «очень стараться». Как она, например, решила сжечь мои костюмы и чуть не спалила весь дом. Или как врезала мне в пах, когда мы ехали на скорости шестьдесят миль в час по оживленной магистрали. Не говоря уже об оскорблениях и ухмылках на коктейлях и обедах. И как она огорошила ту пару из Нью-Джерси, которая надоедала

ей рассказами о лошадях. Тогда она заметило «Кстати о меринах, мне кажется, вы еще не знакомы с моим мужем…») В парке он немного поостыл. Через десять минут он уже мог рассуждать объективно и признал, что английская пара честно изложила свое мнение. Если о нем думали, что он ничуть не лучше Хелен, значит, он создавал такое впечатление. Он ведь приехал сюда, чтобы хоть немного разрядить обстановку. Вспомнить хотя бы, как он волновался в первый день, боясь, что Хелен настоит на своем, и они уедут. Ему бы следовало радоваться, что ей здесь понравилось и что она теперь еще увлеклась поисками фантастических маленьких человечков.

Эта мысль заставила его вспомнить обед на второй день. Он снова впал в ярость. Ему достаточно унижения в постели. Затем он ослабил бдительность и растерялся – разбудил ее и по глупости поделился тем, что (как ему казалось) увидел в лунном свете. Она заявила ему, что хватит быть дураком и давно пора спать. Утром он ждал продолжения разговора, но в течение всего дня ничего не было сказано, и он уже решил, что она забыла их ночной разговор. А затем во время обеда… Он почувствовал беспокойство, когда она начала задавать Морвицу всякие глупые вопросы о Германии. Тот попытался уйти от разговора с ней и совсем испортил дело тем, что показал явное удовольствие от дискуссии с Уорингом. Она попыталась влезть в их разговор, и Уоринг оставался вежливым, но не давал ей вмешаться. А затем, дождавшись мгновения тишины, она сказала своим громким, как труба, голосом: «Никто из вас не поверит в то, что произошло с моим мужем прошлой ночью!»

Злоба перешла в отвращение. Он увидел клумбу с чахлыми розами: слабые, длинные и тонкие, объеденные гусеницами листья, маленькие, редкие бутоны. От них исходил еле ощутимый аромат. «Возможно, их следует пересадить в другую почву, – подумал он, – ими много лет никто не занимался. Растениям требуется постоянный уход.

Что же уготовила мне судьба? – спросил он себя. – Жить со взбалмошной женщиной, которую я презираю? Терпеть пинки, улыбаться в ответ на унижения и мило благодарить ее, когда она решит, что на сей раз я достаточно попрыгал через обруч и на повестке дня супружеская гармония?» Сегодня утром она действительно старалась, и это ужасно… Он на мгновение заметил ее одиночество и тоску. Он увидел ее человеком. Но ответил с сарказмом и горечью.

Возможен ли был другой ответ? Это не просто воспоминание об их совместном прошлом, а абсолютная уверенность в том, что и будущее окажется точно таким же. Все очень напоминало обработку результатов исследования. Вначале, когда ты только берешься за дело, встречается много непредсказуемого. А чем больше данных обработаешь, тем меньше шансов на неожиданный результат. В конце концов ты сам для себя строишь график и знаешь, что какие-то точки могут выпасть из него, но в целом эти отклонения незначительны и не могут повлиять на общую картину. То же самое и с людьми. Тайна раскрывается, и ты все прекрасно распознаешь. Ты можешь любить, ненавидеть или относиться с безразличием к тому, что видишь. Ты знаешь только, что не в силах, как, впрочем, и кто-нибудь другой, изменить это.

По небу плыли белые, серые и черные облака. За то время, что он находился в парке, несколько раз появлялось солнце, освещая все вокруг, и снова скрывалось, оставляя за собой золотисто-молочное

свечение. Вот теперь оно вышло надолго, и все в парке сразу стало ярким и сверкающим.

Он снова вспомнил последнюю фразу Бриджет: «Бедная Черри». Ему не хотелось думать об этом. Неважно, что в постоянных перебранках винили его: ведь самую главную роль в войне играют не те, кто непосредственно участвует в сражениях, а те, кто в тылу.

Черри спустилась в холл уже после одиннадцати. Уоринг спросил, хорошо ли она спала.

– Я вчера долго читала, – сказала она, – и снова взялась за книгу, когда сообразила, что проспала завтрак.

– Интересно, а что тебя так увлекло? Что это за книга?

– Я купила ее на теплоходе. Французская классика. Автор – какой-то де Лакло, но я о нем никогда раньше не слышала.

– Зато я слышал. Эта книга неплохо написана, но аморальна…

В гостиную вошла Хелен.

– Привет, дорогая, – сказала она. – Наконец-то ты встала. Кого это папа назвал аморальной?

– Книгу, которую я читаю, – улыбнулась Черри.

– Ты теперь считаешь, что книги развращают людей? – воинственно повернулась Хелен к Уорингу.

– Нет, – ответил он, – я назвал ее аморальной, а не развращающей.

Он едва сдерживался, стараясь говорить спокойно. Она помолчала, а затем спросила:

– Хочешь узнать, что мы обнаружили в башне?

Она говорила с Черри, но Уоринг понял, что и от него требуется участие в разговоре, пусть даже молчаливое. Черри, конечно, ответила, что ничего не слышала, и Хелен ей все рассказала – об отпечатке, который нашел Дэниел, дыре и о том, как они вчетвером спустились в нижнюю часть башни.

– Похоже, вам было очень интересно, – вежливо ответила Черри. – А Мэт ходил с вами?

– И Дэниел, и Стефан.

– Вам следовало и меня позвать.

В тоне ее голоса чувствовалась заинтересованность, но она могла быть нарочитой. Иногда, наблюдая за дочерью, ее спокойствием, почти безмятежностью, Уоринг спрашивал себя, почему он так волнуется. Ссоры родителей не раздражали ее. Черри была сильным человеком, и вряд ли на нее могло влиять то, что время от времени ее мать и отец становятся похожими на диких зверей. Его мысли о Черри всегда кончались одинаково. Он тут же вспомнил, как одним жарким августовским утром поднял телефонную трубку и услышал смущенный, жалобный голос: «Это Леррой Биггини из лагеря «Эшмоул». Боюсь, у меня для вас довольно неприятная новость, господин Селкирк…» – Он заставил себя не думать об этом и прислушался к рассказу Хелен.

– …там внизу. Можно найти объяснение чему-то одному, но если сложить все вместе, то без расследования здесь не обойтись.

Она вызывающе посмотрела на Уоринга.

– Думаю, ты права, – сказал он. – Ты собираешься в новую экспедицию после обеда? – Он улыбнулся Черри. – А ты как считаешь, присоединимся?

– Идти туда уже бессмысленно, – с раздражением ответила Хелен. – Мы увидели все, что можно. Если кто-то там и есть, они услышат, как мы спускаемся по лестнице. Там хватит мест, где можно спрятаться. Толщина некоторых стен не меньше шести футов. Возможно, там целая сеть туннелей.

– Так что же ты собираешься делать?

– Пропадают вещи – из кухни и погреба. Пропаж больше, чем считает Бриджет. Миссис Малоне тоже это замечала, но молчала. В мешках всегда оказывается меньше картофеля, чем должно быть. Миссис Малоне решила, что в один из мешков с мукой забрались крысы. Она приготовила для них отраву, но приманка осталась цела. Здесь крыс ни разу не видели. – Хелен болтала без умолку и казалась очень возбужденной. Ее лицо раскраснелось, с каждой минутой она говорила все громче: – Мы собираемся сегодня ночью поставить часовых и посмотреть, что произойдет, – объявила она.