Маленький человек на большом пути
Шрифт:
Принес воду, побрызгал глину, начал мешать. Опять встал босыми ногами на острый край ящика, как я это делал, работая у каменщиков.
У сарая показался мастер.
— Что ты там возишься? — крикнул недовольно. — Глина нужна, поворачивайся быстрее!
Подошел ближе, посмотрел молча, как я работаю. Забрал ведро с остатками воды, ушел.
Я продолжал месить. Руки и плечи заныли, лицо заливал пот. Вскоре пошло легче. Растворились комки, глина превратилась в жидкую однородную массу.
Я побежал в замок за ящиком. Креслинь работал внутри печи. Увидел меня, скомандовал:
— Воды, потом глины!.. А еще нужны кирпичи. Они сложены за сараем, бери там — и сюда!
Ботинки я поставил в сторонку, прикрыл доской, чтобы не заляпало глиной. Притащил воду, глину, кирпичи — все бегом, бегом. Мастер искоса поглядывал, проверяя, не стою ли я без дела. Как только я закончил носить кирпичи, подозвал к себе:
— Иди-ка сюда, будешь подавать изразцы из разобранной печи. Ну-ка, где там мой молоток?
Я подал молоток, необычный, тяжелый, заостренный с одного конца. Мастер взял изразец в левую руку, острым концом молотка ловко отбил от него старую глину.
— Вот так это делается, понял? — И добавил с угрозой в голосе: — Если хоть царапину сделаешь на лицевой стороне — вычту из жалованья, так и знай!
От волнения руки у меня тряслись, было трудно держать на весу изразец. Да и молоток оказался слишком тяжелым. Вскоре заломило правую руку. Но я не позволял себе даже секунду передохнуть.
Время от времени мастер бросал на меня взгляд через плечо. Почему-то мне казалось, что в его глазах проскальзывает насмешка. Словно он только и ждет, когда я взмолюсь: не могу больше!
И все-таки я поспевал за мастером. Наконец надтреснутый звон старого лемеха оповестил о перерыве. Я вздохнул с облегчением: теперь отдышусь. Но Креслинь продолжал молча работать. Тогда я набрался храбрости и спросил:
— Можно мне на обед?
— Ты что, на фабрике работаешь? Обед ему подавай! — Но через несколько минут процедил сквозь зубы: — Ладно уж, иди…
Я обулся и побежал, на ходу размахивая рукой. Садовница ждала па кухне. Посмотрела на меня вопросительно:
— Что, не хотел отпускать? Я рассказал, как мы работали.
— Ты, миленький, осматривай внимательно изразцы, прежде чем сбивать с них глину, — обеспокоенно предупредила она. — Может случиться, что мастер сам их поцарапает, а потом на тебя же и свалит.
Я обещал ей работать внимательно.
Меня ожидал сюрприз. На подоконнике лежала стопка книг — вчера их здесь не было. «Тарас Бульба», «Питер Мариц — юный бур из Трансвааля»… Надо же, какие замечательные книги!
Был тут и сборник стихов, и небольшая книжечка со смешным названием: «Искусник в жилетном кармане» — про всякие фокусы и веселые штучки. И учебники! «Арифметика», «Книга для чтения на латышском языке», «География», разговорники — русский, немецкий. И еще большая книга в толстом переплете. Я сначала подумал — Библия. Открыл — нет, не Библия, иллюстрированные журналы на немецком языке. И вообще во всей этой изрядной стопке не было ни одной религиозной книжки, словно хозяйка знала, что в общинной школе нас до тошноты пичкали всякими библейскими легендами, заставляли зубрить наизусть молитвы.
Я увлекся книгами и даже не заметил, что проворная садовница успела поставить на стол тарелку с супом. Спохватился, когда она ласково упрекнула:
— Ну хватит, миленький, книжки смотреть! Скоро прокукует кукушечка — и обеду твоему конец. И я тоже тороплюсь. Надо помочь муженьку: завтра господа приедут из города.
Теперь я понял, почему пустует замок, — баронская семья надолго уезжала отсюда.
На обед были щи из свежей капусты. Когда же я съел их и хотел встать, появилась тарелка с мясом в соусе. Ого! Такой обильный обед мы ели только в праздник. Одно портило настроение — нож с вилкой. Никак не могли привыкнуть мои руки к этим хитрым инструментам.
Только кукушка выскочила из домика, чтобы пропеть свою песенку, как снова раздался дребезжащий звук лемеха. Я помчался в замок. Креслинь был уже там. Что он, не ест, не спит, не отдыхает? Только работает, работает, работает…
Я принес глину, кирпичи, снова принялся за очистку изразцов. Отдохнувшие руки больше не болели. Теперь я, как советовала садовница, внимательно осматривал глазурь на изразцах. У одного изразца был отбит угол. Я, как увидел, сразу понес к мастеру.
— Что такое? Сам отломал, да еще смеешь что-то мне доказывать!
Я защищался как мог:
— Нет, господин мастер, честное слово, так было!
— Берегись! — Он зло смотрел на меня. — Если замечу… Старый лемех давно уже пробил конец рабочего дня, а мы все еще трудились. Лишь когда совсем стемнело, Креслинь очистил свою кельму.
— В понедельник придешь пораньше, — хмурясь, приказал он. — Завтра приедет барон, нужно поскорее освободить прихожую.
Парк окутала вечерняя мгла. Из верхних, ярко освещенных окон замка на землю падали полосы света, похожие на длинные белые пальцы.
Запыхавшись, я взбежал по каменным ступеням дома садовника и рванул дверь. В лицо пахнуло теплом. В кухне над плитой горела яркая лампа. Рядом дымилась бочка с горячей водой. Я уставился на нее в удивлении: для чего понадобилась такая здоровенная посудина? Садовница сочувственно покачала головой:
— В субботний вечерок заставить дитятко трудиться дотемна! Нет, у этого Креслиня не сердце, а камень в груди… Ну, миленький, быстро снимай одежку — и в бочку!
Она подставила к бочке табуретку и сама вышла. Я разделся, влез в теплую воду, присел. Как приятно!