Маленький человек
Шрифт:
— А зачем Могила дал ему ружьё?
— Чтобы папа его застрелил.
Следователь вскинул брови.
— Он так и сказал: «Застрели меня». И отец выстрелил.
Пичугин пытался представить, как Могила протягивает прохожему ружьё, а тот, будто хладнокровный убийца, спускает курок, и не верил ни единому слову. Что-то не сходилось в этой истории.
— Вы можете представить, что это он задушил Антонова? — спросил Пичугин, и жена Лютого встала, показывая, что разговор окончен.
Женское лицо как книга. На лице юной девушки можно прочесть её глупые мечты. Лицо молодой женщины испещрено мыслями, которые кривят ей губы, приподнимают кончик носа или ложатся тенью под глазами. А у зрелой женщины на лице проступает биография, так что
Спускаясь по лестнице, Пичугин рассеяно разглядывал испещрённые признаниями стены и крутил в голове три убийства, представляя, что все они — рук Лютого. Следователь скривился в усмешке, настолько нелепым это казалось. «Правда — это то, во что веришь», — буркнул Пичугин под нос. «А веришь в то, во что хочется», — соглашаясь, закивал он самому себе.
Выйдя из подъезда, он задрал голову и увидел, как дочь и мать отпрянули от окна. Старуха на лавке была похожа на ворону, седые волосы выбивались из-под чёрного платка, а нос был длинный, словно птичий клюв.
— Кто бы мог подумать. — кивнув на окна Лютого, начал следователь издалека.
— Не верь людям — люди злы, вот и болтают! — старуха проткнула Пичугина пальцем. — А он был безобидный, как мышь, всё о здоровье спрашивал, — она покачала головой. — А теперь и поговорить не с кем.
Слушая вполуха её болтовню, Пичугин вспоминал Коротышку, который, как и Лютый, будто сквозь землю провалился после смерти Могилы. В прежней банде Коротышка, у которого тогда ещё были и ноги, и имя, слыл за бесшабашного, смелого парня, который не боялся ни Бога, ни чёрта, ни прокурора, а после взрыва в ресторане превратился в шута. Ненависть свернулась на сердце, словно кошка, проступая складками вокруг рта, и Могила слышал, как калека клацает во сне зубами, мечтая поквитаться, но бандит любил пощекотать себе нервы и потому держал его при себе, словно бомбу с испорченным часовым механизмом. Но со временем Коротышка свыкся со своей участью, а главарь банды так привык к нему, что, и правда, стал верить, будто безногий приносит ему удачу. А теперь он исчез, словно Могила утащил его с собой, не желая расставаться с талисманом. Если бы Пичугин узнал о том, как Саам похоронил Коротышку заживо, то удивился бы своей прозорливости.
Чувство опасности притупляло голод, и, карауля Антонова, Лютый прожил на грибах и двух проросших картофелинах. А когда вернулся в лес, ощутил, что смертельно устал. Ноги и руки как будто налились свинцом, Лютый с трудом передвигался, словно перед ним стояла невидимая стена, голова кружилась, всё плыло перед глазами, и, упав ничком, он пролежал, казалось, целую вечность, не в силах пошевелиться. Его бил озноб, тело ломило, и он, плача, молился о быстрой смерти. Лютому казалось, что его вскрывают: проводят скальпелем от шеи до низа живота, так что появляется резкая, острая боль, а потом, со всей силы дёрнув, раскрывают его, оставив лежать выпотрошенным, словно старый, рваный матрас. В бреду он чувствовал, как ветер гуляет по кишкам, обдавая холодом, а еловые иголки, набившись внутрь, колют желудок. Деревья склонились над Лютым, как врачи над операционным столом, и Савелия охватил голодный страх: ему мерещилось, что ветки тянутся к нему, чтобы разорвать на куски и проглотить щерившимися ртами, за которые он принимал темневшие дупла. Измученный страданиями, Лютый забылся в полусне-полубреду, его то бросало в жар, то било в ознобе, и он пролежал без сознания несколько дней.
А когда очнулся, не мог вспомнить, где находится и почему. Ощупывая руками чужое, высохшее тело, которое не слушалось его, он пытался подняться,
К вечеру ему стало легче, и, ориентируясь по высившейся над деревьями телевышке, Лютый побрёл прочь от города, в сторону дачного посёлка, где надеялся раздобыть еды. Плутая по лесу, он ходил кругами, сбиваясь с намеченного пути, в глазах двоилось, так что телевышка виднелась то справа, то слева, и Лютый, окончательно заблудившись, опять вышел к городу.
Двое подростков спрятались за гаражами, один, перетянув жгутом руку, неумело шарил по венам. Ещё пару месяцев назад Лютый прошёл бы, опустив голову, но сейчас, подняв булыжник, двинулся к мальчишкам.
— А ну, брось шприц! — закричал он, и ребята, увидев заросшего бомжа, замахивающегося на них камнем, бросились в разные стороны. — Ещё раз увижу, убью-ю-ю! — пронеслось над гаражами.
Лютый вспомнил подростка, ночевавшего в его подъезде. Лютый тогда был в отпуске, который уже много лет проводил у телевизора, считая дни до выхода на службу.
По привычке он проснулся ни свет ни заря, опережая звонок будильника, но идти было некуда, и Савелий валялся в постели, прислушиваясь к шуму на улице. В гомоне, доносившемся со двора, он узнал визгливые нотки жены, требовавшей вызвать полицию, и, выглянув в окно, разглядел собравшихся соседей.
Натянув брюки, Лютый вышел на лестничную клетку. Споры были слышны и здесь.
— Лежит в проходе, так что пройти невозможно!
— Приходится переступать!
— Давно пора поставить замок, а то все наркоманы у нас собираются. Притон из подъезда устроили!
Кто-то крикнул, что участковый будет с минуты на минуту, и люди стали расходиться. Хлопнула входная дверь, бормоча проклятья, старуха со второго этажа поднималась по лестнице, тяжело дыша.
— Сейчас заберут голубчика! — торжествующе сказала она соседке, высунувшей нос из-за двери.
— Житья от них нет, — покачала та головой, поправляя сбившийся вдовий платок. — Скорей бы поумирали.
Свесившись через перила, Лютый увидел свернувшегося на полу подростка и, перепрыгивая через две ступеньки, сбежал вниз. Парень лежал с открытыми глазами, уставившись в одну точку, и его застывшее, сведённое судорогой лицо напоминало театральную маску. Лютый похлопал его по щекам, попробовал поднять, и наркоман, вцепившись ему в плечо, послушно встал.
Удивляясь собственной решительности, Лютый втащил парня в квартиру, закрыв дверь на все замки. Жена была на работе, дочь ушла в школу, и до самого вечера он был предоставлен самому себе.
Лютый положил парнишку на кровать, раздел его, бросив грязную одежду в стиральную машинку. От его волос несло ацетоном, лицо было землистого цвета, а глаза застыли, словно стеклянные, и Лютый хотел вызвать «скорую», но не успел снять трубку, как парень, подволакивая ногу, вышел на кухню.
— Т-т-тебя как зовут? — спросил Лютый, взяв его за подбородок.
— К-к-костя, — передразнив его, ответил парень.
Не обидевшись, Лютый протянул ему чашку с водой.
— Родители зн-а-ают, что ты «н-нюхаешь»?