Маленький, да удаленький
Шрифт:
— Ты стал отрывать леску вместе с окунем и резко притянул Фомку к берегу. Так оно и было, — объяснял Калью.
— Гав-гав! — обрадовался вырвавшийся на свободу Фомка и, отряхиваясь, обежал первый круг возле юных рыбаков.
— Ну и Дружок! — Хенн хотел погладить Фомку и припустился за ним. — И окуня вытащил, и леску спас. Ах ты, Фомок-Дружок!
— Да, как знать, удалось ли бы нам самим добыть этого великана, — добавил Калью. — А вот Фомка вытащить помог.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, правда, Фомка?
Но Фомке некогда было рассиживаться с ребятами. Шерсть его была мокрая и грязная. Он отряхивался так тщательно, что разлетевшиеся брызги разноцветными крохотными радугами вспыхивали вокруг него. А потом опять бегал кругами — старательно сушил себя.
— Пусть порезвится, не то еще простудится, — решили ребята и принялись снова налаживать снасти. Мальчики вошли в азарт и хотели во что бы то ни стало продолжать ловлю. Хоть до самого вечера. Ведь клюнул окунь, большой окунь, И черви остались. Что еще? Насаживай червей да закидывай удочку. Но если они распугали рыбу в этом омуте и больше здесь ни одна не клюнет, придется искать новое место. Уж коли окунь клюет здесь, то и в другом месте клевать будет. Так рассуждали мальчики, распутывая очередной узел и наматывая расправленную леску на спиннинг. Вечер надо использовать с толком.
Так же думал, по-видимому, и Фомка: хоть и случилась неувязка, хоть и промочил он свою шубу, не стоит из-за этого огорчаться. Надо бегать и играть, покуда не обсохнешь.
И, набирая скорость, он все шире разбегался, отклоняясь то вправо, то влево, подпрыгивал, терся спиной о сухую корягу и, отскочив в сторону, снова описывал круг. Так незаметно даже для самого себя он довольно далеко отбежал от мальчиков и очутился у ольшаника на краю пастбища, которое отделяла от луга старая, в некоторых местах уже повалившаяся ограда из колючей проволоки. Этот проволочный забор, кое-где прибитый прямо к деревьям, местами провис и валялся на прошлогодней траве, а то и на высоком жнивье. Там его почти не было видно. Заржавевшая проволока совсем сливалась с пожухлой травой. Обсушиваясь, Фомка с разбега врезался в клок сена, чтобы обтереться. Но, даже не успев повернуться на спину, он почувствовал, как что-то острое впилось ему в бок. Движимый инстинктом, он резко отпрыгнул в сторону, но там его обхватили еще больнее. Словно кто-то вонзил в него свои острые зубы. Чем больше он барахтался, тем сильнее впивались скрытые в засохшей траве колючки, тем безнадежнее запутывался он в проволоке. Наверное, когда-то здесь скрутили часть ограды и всю эту кучу выбросили в кусты. Фомка попал в западню из колючей проволоки и теперь не мог двинуться ни взад, ни вперед. Он рассердился и стал зубами хватать невидимого страшного обидчика. Но тот был крепкий — зуб его не брал. Мало того, Фомка поранил язык и расцарапал пасть. Пыхтя и щелкая зубами, он суетился один в кустах, огрызался и визжал и все безнадежнее запутывался в колючках…
Когда наконец Калью и Хенн услышали его визг и прибежали, дело зашло так далеко, что Фомка уже выл: на глазах выступили слезы, пасть была в крови.
— Ах ты бедный пес! — воскликнул Хенн и ухватился за проволоку, чтобы вызволить Фомку.
Но Фомка от злости и боли уже настолько очумел, что не выдержал нового приступа боли, причиняемой теперь уже Хенном, и вцепился ему зубами в руку.
— Возьми куртку и накинь на него! — велел Хенн другу.
Калью так и сделал.
Ребята действовали уже вдвоем; Калью удерживал накрытого курткой Фомку, а Хенн взял в руки нож. Он вырезал клоки шерсти вместе с проволокой в тех местах, где она сильно запуталась и расцарапала кожу. С большим трудом удалось мальчикам выпутать Фомку из этой кучи. Пес так устал, что спокойно позволил отнести себя в сторону. Кожа на боках во многих местах была разодрана в кровь, шерсть спутана и всклокочена.
— Что же нам с тобой делать, горе ты наше маленькое? — приговаривал Хенн, гладя и лаская его и чуть не плача от жалости. Слезы готовы были вот-вот брызнуть у него из глаз.
— Придется окуней в реке оставить — пусть себе плавают, а Фомку надо домой отнести, больше делать нечего, — решил Калью.
Возможно, Хенн взял бы Фомку на руки и зашагал бы с ним к дому, но Фомка сам пресек это намерение. Придя в себя и отдохнув на руках у Хенна, Фомка с визгом спрыгнул на траву и тут же стал старательно зализывать раны. Немного погодя он промчался мимо мальчишек, описав красивый круг, чтобы подсушиться — ведь он еще так и не обсох как следует. Так что пробежку пришлось продолжить. Но бегал он теперь осторожно, маленькими кругами, на ровной поляне. Уши у него были прижаты, а глаза виновато опущены, словно он испытывал неловкость перед мальчишками за свою проделку. Обежав пару кругов, он с ликующим лаем вернулся к ребятам и уселся под ивовым кустом на солнышке. И опять стал деловито лизать раны и приглаживать шерсть.
Все это было по-своему смешно, но вместе с тем и грустно. Наблюдавшие за Фомкой ребята то вздыхали, то смеялись. Наконец Калью довольно произнес:
— Ничего, Фомка будет лечить себя сам. Говорят, язык у собаки заместо пластыря А мы давай-ка половим еще окуней.
Но окуни не хотели больше ловиться. Ребята были слишком возбуждены, чтобы набраться терпения и ждать, пока рыба хорошенько заглотит червяка. То и дело они выдергивали из воды пустой крючок и упускали рыбу. Немного погодя Хенн сказал:
— Это мы виноваты. Не следовало брать Фомку с собой. А уж если взяли, то надо было смотреть за ним… Мы же в горячке про него забыли. Так нельзя делать… Он ведь еще молодой и глупый…
— Да, — согласился Калью. — Как легко мог бы Фомка сегодня погибнуть.
Представив себе это, оба юных рыбака вздрогнули. Они уже успели полюбить Фомку и как друга, и как товарища по играм. Только теперь, пережив злополучное приключение и спасая Фомку, они по-настоящему осознали, насколько дорога им эта дружба.
Перед вечером, когда ребята направились домой, Фомка спокойно бежал за ними, то и дело обнюхивая мешок с рыбой. Резвиться ему не хотелось, хотя шерстка и была тщательно приглажена и все раны заклеены «язычным пластырем». И для него сегодняшних происшествий оказалось слишком много…
Когда встретившийся им возле школы дядя Хенна, охотник, выслушал рассказ про Фомкины злоключения и осмотрел его раны, он со знанием дела разъяснил мальчикам:
— Между прочим, ребята, хорошо, что это случилось неподалеку от вас… Зато теперь он будет умнее и не станет сломя голову бросаться в любой мусор… Колючая проволока для собак, особенно для тех, у которых длинная шерсть, весьма опасная ловушка… Я в колючей проволоке потерял двух отличных охотничьих собак… Идя по следу в незнакомом месте, собака может, к несчастью, наткнуться на колючую проволоку да там и застрять. Останки одной своей собаки я нашел лишь через несколько лет в куче проволоки. А другую и по сей день не отыскал… Наверняка и та вот так же застряла. Раньше, бывало, эти колючие обрывки вокруг каждого пастбища валялись…
— Не дай бог, чтобы и наш Фомка… — ужаснулись дети.
— У Фомки шерсть короткая, он может пораниться, а в проволоке не запутается, — успокоил их дядя.
Но дети тем не менее решили больше не брать Фомку в слишком дальние путешествия и не отпускать одного в незнакомом месте.
Фомка же этого поучительного разговора как будто и не слышал. Он сидел у порога и втихомолку зализывал свои раны. Главное, чтоб старые раны быстрее зажили! А с новыми посмотрим.