Маленький оборвыш (др. издание)
Шрифт:
– Иди-ка сюда, негодник! – воскликнул он, хватая меня за ухо. – Куда ты девал мои деньги, говори сейчас!
– Я потерял их, папа, – проговорил я в страхе, глядя умоляющими глазами на миссис Бёрк.
– Потерял? Где же это ты их потерял?
– Да я шел купить семя для Полли, а большой мальчик наскочил на меня и вышиб их у меня из рук…
– И ты думаешь, я поверю твоим россказням! – закричал отец, бледный от гнева.
Меня не особенно удивило недоверие отца, но я был просто поражен, когда миссис Бёрк вдруг проговорила:
– Да, вот и мне он сказал то же самое! А спросите-ка у него, Джим, где он шатался до сих пор и отчего у него
На моем переднике действительно были пятна от жирного пирожка, которым я полакомился за свои полтора пенса.
– Ах ты, дрянной воришка! – закричал отец. – Ты украл мои деньги и проел их!
– Да, я думаю, что это так, Джим, – сказала низкая женщина, – и я бы советовала вам задать ему хорошую порку!
Она стояла рядом, пока отец стегал меня до крови толстым кожаным ремнем. Насколько было возможно, я прокричал ему всю историю о деньгах, но он не слушал меня и бил, пока не устала рука. После порки меня заперли в заднюю комнату и оставили там в темноте до самой ночи. О, как я ненавидел в это время миссис Бёрк! Я был взбешен до того, что почти не чувствовал боли от кровавых рубцов, избороздивших мое тело. Я перебирал в уме все несчастья, какие только знал, и все их желал ей.
Но все напрасно. На другой день она вошла в нашу комнату добрая и веселая, как всегда, и всякий день входила такой же веселой, пока отец не повенчался с ней.
Свадьба их была очень тихая, никто в переулке ничего не знал о ней, и я вовсе не подозревал, какое важное событие готовится у нас. Однажды вечером отец вернулся домой вместе с миссис Бёрк; они привели с собой одного молодого человека, приятеля отца, и послали меня за бутылкой рома. Когда я принес ром, гость налил его в стаканы и стал поздравлять отца и миссис Бёрк и желать им всякого счастья. Меня это нисколько не интересовало, и я уже собирался уйти вон из комнаты, когда отец остановил меня.
– Поди сюда, Джимм, – сказал он. – Видишь ты, кто это сидит на стуле?
– Конечно, вижу, – засмеялся я. – Это миссис Бёрк.
– Ну, слушай. Больше никогда не смей произносить этого имени. Ее зовут не Бёрк.
– Не Бёрк? А как же, папа?
– Ее зовут «мать», вот как ты должен называть ее; и ты должен обращаться с ней, как с матерью. Если ты этого не исполнишь, я тебя попотчую кушаньем, которое не придется тебе по вкусу! Смотри же, помни!
В словах отца не было ничего особенно печального, но, услышав их, я принялся горько плакать.
– Это что значит? – рассердился отец. – Ты бы должен был благодарить меня! Разве ты не рад, что у тебя теперь есть мать?
Я не мог сдержать слез.
– Скажите, пожалуйста, чего этот негодяй хнычет? – закричал отец. – Что, я совета у него должен был прежде спросить, что ли?!
– Оставь его, друг мой, – вмешалась миссис Бёрк. – Он ужасно упрямый мальчик, я сама не раз испытала это. Да ведь ты и сам знаешь, какой он дрянной!
Я знал, что она намекает на историю о пропавших деньгах, и уже готов был ответить ей далеко не вежливо, но молодой гость, вероятно, угадав мое желание, мигнул мне, чтобы я держал язык за зубами, и притянул меня к себе.
– Полно, не нападайте на мальчугана, – сказал он. – Может быть, он заплакал оттого, что уж очень обрадовался своей новой матери. Сколько ему лет, Джим?
– Седьмой год.
– Э, так ему, пожалуй, скоро придется самому себе на хлеб зарабатывать.
– Еще бы, давно пора, – затараторила мачеха. – Вон какой большой мальчишка! Пора работать!
– Да
– Тоже мне работа! Сидит себе с милой крошкой на руках, а то и бросит ее, да играет с мальчишками.
– А я вам скажу, – решительным голосом произнес гость, – что нет хуже на свете работы, чем нянчить ребенка! Меня самого заставляли заниматься этим делом, так я бросил его при первой возможности. Хотя после этого пришлось взяться просто за лаяние.
При этих словах добрый гость сунул мне тихонько в руку пенс: мне ужасно захотелось скорее улизнуть, чтобы чем-нибудь полакомиться на эти деньги, и я перестал обращать внимание на разговор больших. Однако слова молодого человека о лаянии крепко запали мне в ум. Я сам охотнее бы стал лаять, чем нянчиться с ребенком. Но для кого могло быть нужно мое лаяние? Я видел иногда, как пастух гонял гурты овец и как мальчики помогали ему загонять стада и при этом лаяли и визжали по-собачьи, но я никогда не думал, что за такое дело платили деньги: если пастух мог нанимать мальчиков для лаяния, то ему дешевле было бы содержать настоящую собаку, рассуждал я. Однако гость сказал, что лаяние лучше, чем нянченье ребенка, и при этом он еще не знал, как худо мне живется, как мало заботится обо мне отец, как мучает меня миссис Бёрк. Если гостю было всего лишь неприятно нянчить ребенка, то для меня это настоящая пытка.
Глава VII. Мои мучения с Полли. Я вынужден бежать из дому
После женитьбы отца на миссис Бёрк жизнь моя пошла еще хуже прежнего. До тех пор миссис Бёрк уносила на ночь ребенка к себе, и я мог хоть спать спокойно. Но теперь мачеха и отец решили оставлять Полли на одной кровати со мной. Если бы она спала по ночам, то это распоряжение не огорчило бы меня. Кровать, стоявшая в комнате миссис Бёрк, была достаточно широка для нас обоих; и я так любил свою маленькую сестрицу, что мне это было бы даже приятно. Но дело в том, что малышка спала очень мало.
Кажется, у нее прорезались зубы, и оттого она была так беспокойна. Ее укладывали в мою постель рано вечером, и, ложась спать, я всеми силами старался не разбудить ее. Если это мне удавалось, я мог спать спокойно часа три-четыре. Но во втором часу ночи она непременно просыпалась и начинала кричать во все горло; ее ничем нельзя было успокоить, ей непременно нужно было дать пить и есть.
Около нашей постели всегда клали кусочек хлеба с маслом и ставили горшочек молока с водой. Полли молчала, пока ела, но по ночам аппетит у нее был удивительный, и, быстро истребив все припасы, она опять принималась кричать. Никакие ласки, никакие песни, никакое баюканье не могли успокоить ее.
– Мама! Мама! Мама! – орала она так, что слышно было на другом конце улицы.
Я напрягал все силы своего ума, чтобы выдумать что-нибудь для ее успокоения.
– Полли, не хочешь ли погулять с Джимми? – спрашивал я ее, и иногда, особенно в светлые, лунные ночи, она соглашалась. Мы, конечно, не могли в самом деле идти гулять, но Полли не понимала этого. Мы с ней одевались, как будто собирались выйти на улицу. Я надевал на нее черную креповую шляпу миссис Бёрк и накидывал ей на плечи свою куртку. Мой костюм для гулянья состоял просто из старой меховой шапки отца, хранившейся под нашим тюфяком. Когда мы были одеты, я говорил, передразнивая миссис Бёрк: «Джимми, погуляй с Полли, покажи ей лавку с леденцами!» И ответил уже своим голосом: «Мы готовы, сейчас идем».