Маленькое личико
Шрифт:
Дверь в детскую приоткрыта. Что сделать сначала, сходить в туалет или прокрасться в комнату дочери? Тут и раздумывать нечего!
Вхожу осторожно, словно ступаю на запретную территорию, и подбираюсь к пустой кроватке. Склоняюсь над ней и вдыхаю запах грудничка – свежий сладкий аромат. Тяну за шнурок улыбчивое солнышко над кроватью. Звучит музыка: «Где-то по-над радугой» [25] . У меня сердце обрывается. Осталось лишь надеяться, что Флоренс страдает гораздо меньше моего.
25
Знаменитая
Сдвигаю дверь стенного шкафа и трогаю стопки свежевыстиранной детской одежды, розовые, белые, желтые волны воздушной шерсти и флиса – мягкие, как облака. Но вместо умиротворения ощущаю лишь еще более острое горе.
Закрываю шкаф. Пора уходить. В этой комнате мне еще хуже. Однако я все медлю, хоть и в туалет уже не терпится. Если существует детская, значит, у меня есть драгоценная малышка. Все эти вещи связывают нас. Я сажусь в кресло-качалку в углу. Ведь я, дура, мечтала, как буду кормить в нем свою доченьку! Глажу мягкого вислоухого зайца Монти. Каждой клеточкой тоскую по Флоренс.
Наконец мочевой пузырь раздувается так, что вот-вот лопнет. Оставляю дверь в том же положении, в каком была, и тут же понимаю, что ведь никто прямо и не запрещал мне входить в детскую. Может, у меня начинается паранойя?
– Дэвид! – кричу я с лестницы.
Тишина. Меня охватывает ужас. Они все ушли навсегда. Я одна. И все время была одна.
– Дэвид?! – зову уже громче.
В ванной никого. Собираюсь поднять крышку унитаза и вдруг замечаю, что ванна наполнена водой – чистой и прозрачной, ни пены, ни масла. Мы с Вивьен обычно добавляем ароматические соли или масла, хотя бутылочки свекрови намного дороже моих. Прежде я так любила эту ванну – большую, старинную, эмалированную, кремово-белого, как здоровые зубы, цвета. В ней легко помещаются двое. Мы с Дэвидом иногда залезаем в нее вместе, если Вивьен уходит хотя бы на час. Точнее, залезали.
Интересно, в чем дело? Раньше Дэвид всегда спускал после себя воду и ополаскивал ванну. Для Вивьен это вопрос воспитания. Осторожно опускаю руку. Холодная. И абсолютно прозрачная. Никакого мыла. Почему Дэвид мылся без мыла, да еще и не слил воду?
От громкого стука за спиной охаю и резко оборачиваюсь. Дэвид ухмыляется. Захлопнув дверь, он приваливается к ней, сунув руки в карманы джинсов. По его лицу я вижу, что попалась в ловушку. Должно быть, он подкарауливал за дверью, выжидая момент.
– Доброе утро, дорогая, – шутливо говорит он. – Я набрал тебе ванну. По-моему, очень любезно, учитывая твое поведение.
Мне страшно. Раньше он мучил меня со злобным упрямством, а теперь весело дурачится. Такая перемена только к худшему. Либо ему вовсе наплевать на мои чувства, либо он неожиданно для себя вошел во вкус: ведь садистом он стал от обиды, но теперь ему это доставляет удовольствие.
–
– «Не трогай меня», – передразнивает Дэвид, – как мило. Я всего лишь набрал тебе ванну, чтобы ты как следует отмокла и расслабилась.
– Она холодная.
– Элис, ложись в ванну. – В его голосе слышна угроза.
– Нет! Мне в туалет надо.
Чувствую, что терпеть уже не могу.
– Я тебе не мешаю.
– Я не буду, пока ты здесь. Уйди, оставь меня в покое.
Дэвид не двигается с места. Мы в упор смотрим друг на друга. Глаза у меня сухие, в голове будто вата.
– Ну же? – спрашивает Дэвид. – Чего ждешь, давай!
– Чтоб ты сдох, – выдавливаю из себя.
– Эй, что за выражения!
Итак, выбора не осталось, вытолкать Дэвида за дверь у меня не хватит сил. Я сейчас умру. Делаю шаг к унитазу, но Дэвид неожиданно срывается с места и заступает мне путь.
– Извини, – говорит он, – ты отказалась, теперь поздно.
– Что?!
Ясно, что действует он по плану. Наверняка заранее просчитал каждый эпизод этого кошмара, подобрал каждое слово. Никто не способен на ходу придумать такое глумление.
– Ты меня оскорбила. Значит – сразу в ванну.
– Нет! – Впиваюсь ногтями в ладони. – Я не полезу в воду. Уйди с дороги, пусти меня в туалет!
– Ты знаешь, Элис, я ведь могу сделать так, что ты никогда больше не увидишь Флоренс, – спокойно говорит Дэвид. – Это нетрудно. Совсем не трудно.
– Нет! Пожалуйста, не надо! Обещай, что ты этого не сделаешь.
Ужас леденит кровь и сковывает тело. Судя по тону Дэвида, он и вправду готов на такую подлость.
– Да, Элис, я могу ударить тебя больнее, чем ты меня, и ударю. Гораздо больнее. Не забывай об этом.
– Так, значит, ты знаешь, где Флоренс? Что с ней, Дэвид? Скажи, прошу тебя! Она в безопасности? Где ты ее прячешь? Кто за ней присматривает?
Дэвид молча разглядывает собственные ногти. Я чувствую, как меня начинает трясти. Мой муж утвердился в новой чудовищной ипостаси: освоился с ролью мучителя и наслаждается ею. Наверное, так оно и бывает. Ведь всякие зверства творятся не сами по себе – их совершают люди. Что-то же доводит человека до подобных поступков. Всему есть объяснение.
Даже теперь я надеюсь, что все еще наладится. Наверное, я на самом деле сошла с ума. Представляю, как Дэвид подходит ко мне и растерянно говорит, будто уцелел в страшной катастрофе: «Не понимаю, что на меня нашло». Если он объяснит все наваждением, временной одержимостью, я, наверное, прощу его. Былая любовь к Дэвиду по-прежнему жива, она шевелится где-то в глубине души и диктует ход моих мыслей, – так старые обои бугрятся под слоем свежей краски.
Мне нужно продержаться совсем немного. После той ужасной угрозы, которой оглушил меня Дэвид, я не имею права рисковать. Если никак иначе Флоренс не спасти, придется жертвовать собственной гордостью и человеческим достоинством. Ноги дрожат. Адреналин зашкаливает. Сдерживать позывы мочевого пузыря и кишечника больше нет сил.