Малое собрание сочинений
Шрифт:
– Я тебе покажу права!..
Обида была, как и все обиды, очень горькая.
Придя домой, Мишка всплакнул малость, пожаловался матери, но та сердито сказала:
– А ты не ходи куда не след! Во всякую дыру нос суешь!.. Наказание мне с тобой, да и только!
На другой день утром сели за стол завтракать, не успели кончить, услышали далекую, глухую от расстояния музыку. Отец положил ложку, сказал, вытирая усы:
– А ведь это военный оркестр!
Мишку как ветром сдуло с лавки. Хлопнула дверь в сенцах, за
Вышли во двор и отец с дедом, маманька до половины высунулась из окна.
В конец улицы зеленой колыхающейся волной вливались ряды красноармейцев. Впереди музыканты дуют в большущие трубы, грохает барабан, звон стоит над станицей.
У Мишки глаза разбежались. Растерянно закружился на одном месте, потом рванулся и подбежал к музыкантам. В груди что-то сладко защемило, подкатилось к горлу… Глянул Мишка на запыленные веселые лица красноармейцев, на музыкантов, важно надувших щеки, и сразу, как отрубил, решил: «Пойду воевать с ними!..»
Вспомнил сон, и откуда только смелость взялась. Уцепился за подсумок крайнего.
– Вы куда идете? Воевать?
– А то как же? Ну да, воевать!
– А за кого вы воюете?
– За советскую власть, дурашка! Ну, иди сюда, в середку.
Толкнул Мишку в середину рядов, кто-то, смеясь, щелкнул его по вихрастому затылку, другой на ходу достал из кармана измазанный кусок сахара, сунул ему в рот. На площади откуда-то из передних рядов крикнули:
– Сто-о-ой!..
Красноармейцы остановились, рассыпались по площади, густо легли в холодке, под тенью школьного забора. К Мишке подошел высокий бритый красноармеец с шашкой на боку. Спросил, морща губы в улыбке:
– Ты откуда к нам приблудился?
Мишка напустил на себя важность, поддернул сползающие штанишки.
– Я иду с вами воевать!
– Товарищ комбат, возьми его в помощники! – крикнул один из красноармейцев.
Кругом захохотали. Мишка часто заморгал, но человек с чудным прозвищем «комбат» нахмурил брови, крикнул строго:
– Ну, чего ржете, дурачье? Разумеется, мы возьмем его, но с условием… – Комбат повернулся к Мишке и сказал: – На тебе штаны с одной помочью, так нельзя, ты нас осрамишь своим видом!.. Вот, погляди: на мне две помочи, и на всех по две. Беги, пусть тебе матка пришьет другую, а мы тебя подождем тут… – Потом он повернулся к забору, крикнул, подмигивая: – Терещенко, пойди принеси новому красноармейцу ружье и шинель!
Один из лежавших под забором встал, приложил руку к козырьку, ответил:
– Слушаюсь!.. – и быстро пошел вдоль забора.
– Ну, живо беги! Пусть матка поскорее пришьет другую помочь!..
Мишка строго взглянул на комбата:
– Ты гляди не обмани меня!
– Ну что ты? Как можно!..
От площади до дома далеко. Пока добежал Мишка до ворот – запыхался. Дух не переведет. Возле ворот на бегу скинул штанишки и, мелькая босыми ногами, вихрем ворвался в хату.
– Маманька!.. Штаны!.. Помочь пришей!..
В хате тишина. Над печью черным роем гудят мухи. Обежал Мишка двор, гумно, огород – ни отца, ни матери, ни деда нет. Вскочил в горницу – на глаза попался мешок. Отрезал ножом длинную ленту, пришивать некогда, да и не умеет Мишка. Наскоро привязал ее к штанам, перекинул через плечо, еще раз привязал спереди и опрометью под амбар.
Отвалил камень, глянул мельком на ленинскую руку, указывающую на него, Мишку, шепнул, переводя дух:
– Ну, вот видишь?.. И я поступил в твою войску!..
Бережно завернул карточку в лопух, сунул за пазуху – и по улице вскачь. Одной рукой карточку к груди жмет, другой штанишки поддергивает. Мимо соседского плетня бежал, крикнул соседке:
– Анисимовна!
– Ну?
– Перекажи нашим, чтоб обедали без меня!..
– Ты куда летишь, сорванец?
Мишка махнул рукой:
– На службу ухожу!..
Добежал до площади и стал как вкопанный. На площади – ни души. Под забором папиросные окурки, коробки от консервов, чьи-то изорванные обмотки, а в самом конце станицы глухо гремит музыка, слышно, как по утрамбованной дороге гоцают шаги уходящих.
Из Мишкиного горла вырвалось рыданье, вскрикнул и что есть мочи побежал догонять. И догнал бы, обязательно догнал, но против двора кожевника лежит поперек дороги желтый хвостатый кобель, зубы скалит. Пока перебежал Мишка на другую улицу – не слышно ни музыки, ни топота ног.
Дня через два в станицу пришел отряд человек в сорок. Солдаты были в седых валенках и замасленных рабочих пиджаках. Отец пришел из исполкома обедать, сказал деду:
– Приготовь, папаша, хлеб в амбаре. Продотряд пришел. Разверстка начинается.
Солдаты ходили по дворам: щупали штыками землю в сараях, доставали зарытый хлеб и свозили на подводах в общественный амбар.
Пришли к председателю. Передний, посасывая трубку, спросил у деда:
– Зарывал хлеб, дедушка? Признавайся!..
Дед разгладил бородку и с гордостью сказал:
– Ведь у меня сын-то коммунист!
Прошли в амбар. Солдат с трубкой обмерил взглядом закрома и улыбнулся:
– Отвези, дедушка, вот из этого закрома, а остальное тебе на прокорм и на семена.
Дед запряг в повозку старого Савраску, покряхтел, постонал, насыпал восемь мешков, сокрушенно махнул рукой и повез к общественному амбару. Маманька, хлеб жалеючи, немного поплакала, а Мишка помог деду насыпать зерно в мешки и пошел к попову Витьке играть.
Только что сели в кухне, разложили на полу вырезанных из бумаги лошадей, – в кухню вошли те же солдаты. Батюшка, путаясь в подряснике, выбежал навстречу им, засуетился, попросил пройти в комнаты, но солдат с трубкой строго сказал: