Малолетки

Харви Джон

– Нож, Сара? Какой это был нож?

– Скажите, – поинтересовалась Алисон Морли, положив руки на стол и опираясь на локти, – вы будете еще со мной беседовать?

– Не знаю, – ответил Патель. – Если найдем преступника, арестуем его, тогда – да, это вполне возможно.

– А опознание?

– Может быть.

Алисон Морли удостоила его кивком, затем, поднявшись, одернула по бокам юбку.

– Спасибо за то, что уделили мне время, – поблагодарил Патель и внезапно почувствовал, что она внимательно наблюдает за тем, как он убирает блокнот и ручку, отодвигает стул.

– Вы не местный, не так ли? – спросила она.

Патель покачал головой.

– Брэдфорд. Моя семья родом из Брэдфорда. Алисон Морли кивнула.

– Мне казалось, у вас, скорее, йоркширский акцент.

– Почему?

– Такой акцент у моей двоюродной сестры, а она родом из небольшого городка на окраине Лидса.

– Да. – Он оглянулся на дверь и начал пятиться назад. – Хорошо, спасибо за оказанную помощь.

– Подождите минутку.

Она достала из кармана маленький носовой платок и вытерла им лацкан его пиджака.

– На вас что-то попало.

Патель смотрел, с какой осторожностью она это делала. Табличка с ее именем почти касалась другого лацкана. Он заметил у нее на подбородке на уровне ямочки небольшую родинку.

– Все в порядке, – произнесла она удовлетворенно и отступила назад.

– Послушайте, – Патель быстро выталкивал из себя слова, – вы не хотите сходить со мной куда-нибудь в ближайшие дни?

– Почему нет? – Алисон Морли слегка отступила назад. – Мы могли бы поговорить о вашей закладной. Посмотрим, не пришло ли время подумать об отсрочке.

– 12 —

Резник вышел из кабинета Джека Скелтона просвещенным. Вернувшийся с двухмильной пробежки суперинтендант достал из тщательно упакованного в фольгу свертка две дощечки из сухого гипса, оказавшиеся ломтиками шведского хрустящего хлебца, три стебля зеленого сельдерея и яблоко.

– Вы слушали сегодня утром радио, Чарли? – спросил Скелтон, скрупулезно разрезая яблоко на четыре дольки, которые затем также поделил пополам. – Две трети населения подвергают свое здоровье серьезному риску из-за привычки есть горячую жидкую пищу. В результате – рак прямой кишки, рак желудка.

Вот почему Резник вошел в продуктовый магазин, полный самых лучших намерений. В конце концов, нет ничего страшного, если он купит бутерброд с салатом на сером хлебе без соуса, майонеза или масла. Можно взять творог, в нем мало углеводов, особенно если остановить свой выбор на обезжиренном. Конечно, это не будет так вкусно, но, если речь идет о здоровье, это не такая уж большая жертва.

– С вас два фунта и тридцать пять пенсов.

Такая цена получилась из-за второго бутерброда – черного ржаного тминного хлеба с «радиччо» в чесночном соусе, куриной печенкой и фруктами. Да еще из-за кусочка сыра камбазола, который так аппетитно лежал в конце прилавка.

– Привет, Кевин!

– Сэр.

Нейлор шел от камер предварительного заключения, когда Резник собирался подняться по лестнице.

– У вас все в порядке?

– Да, сэр.

– И с женой?

– Да, сэр.

– С ребенком?

– Да, сэр.

Нейлор открыл дверь в их комнату и торопливо ушел в безопасное от начальника место в дальнем углу, где от волнения начал перекладывать на столе разные бумажки.

Резник захлопнул дверь носком ботинка и разложил завтрак рядом с расписанием дежурств, облизав с пальцев жир, просочившийся сквозь бумажный пакет. Несколько месяцев назад Кевин Нейлор приходил

к нему, чтобы выяснить возможность перевода из отделения. Насколько Резнику было известно, дальше этого молодой констебль-детектив не пошел, но слухи о том, что у него дома не все в порядке, держались. Говорили, что продолжаются ссоры между ним и его женой Дебби, что существуют трудности у Дебби с ребенком. Резник спросил однажды об этом у Линн Келлог, и та рассказала о послеродовой депрессии у Дебби. Правда, добавила, что, по ее сведениям, положение приходит в норму. Нейлор выпивал, когда не был на дежурстве, но, учитывая обстановку у него дома, в этом не было ничего странного. Если он и перебирал иногда, об этом никто не болтал.

И все же…

Резник жевал и продолжал думать о проблеме Кевина Нейлора. Результат его размышлений сводился к тому, что надо попытаться вытянуть из Нейлора что-либо попространнее, чем его обычные односложные ответы. Его раздумья прервал звонок телефона. Торопливо проглотив все, что было у него во рту, он поднял трубку.

– Не знаю, не знаю, – ответил он на сообщение Линн Келлог. – Удивительнее было бы, если бы такой парень вышел на улицу вечером в пятницу или субботу без ножа. Но тем не менее думаю, большого вреда не будет, если задать ему еще несколько вопросов… Нет, нет, пусть Марк пройдется по нему еще раз. Кроме того, у меня другие планы в отношении вас. Что вы думаете о прогулке на побережье?

Лоррейн никак не могла решиться рассказать Майклу обо всем, что происходит. Она представляла, какой будет реакция. И не то чтобы она считала его неразумным или чрезмерно вспыльчивым, нет, нет – он был совершенно нормален во всем… кроме отношений дочери и его бывшей жены Дианы. Она хорошо помнит историю с письмами, которые Диана присылала Эмили. Это были даже не письма, а маленькие открыточки в рамочках из цветочков. Эмили толком даже не могла прочитать их, почерк у Дианы был не из лучших. Но подпись: «Мама, люблю, целую» – она могла понять.

Майкл рвал их, когда находил, но это обычно случалось через какое-то время, так как почту приносили по утрам, уже после его ухода на работу. К тому же Лоррейн считала, что лучше ему не знать о них.

Однажды, найдя такую открыточку, он устроил настоящий скандал: «Как долго это будет продолжаться?» – риторически вопрошал он, сверкая глазами на Лоррейн, как если бы это была ее вина. А когда она воскликнула: «О Господи!» – он совсем обезумел. Вытащил ящик комода и высыпал все открытки на кровать и на пол. Эмили ударилась в рев, когда он начал рвать их, она просто испугалась. «Видишь, – кричал Майкл, задыхаясь, – видишь, как это на нее действует?»

После этого начались звонки по телефону. Первое время Диана спокойно спрашивала, может ли она поговорить с Эмили. Лиана, я не уверена, что это хорошая идея», – нерешительно отвечала Лоррейн. «Если ты будешь звонить, я обращусь в суд, – пригрозил своей бывшей жене Майкл, – продолжай и увидишь, что из этого получится».

После этого Диана звонила и ничего не говорила в трубку; десять – пятнадцать секунд молчания – и короткие гудки. Майкл утверждал, что это какой-то сексуальный псих выбирает по телефонному справочнику номера и вытворяет такие шуточки. Лоррейн кивала головой, делая вид, что соглашается, но сама прекрасно знала, что желание и влечение на том конце линии совершенно иного рода.