Малой кровью
Шрифт:
– Привет! – закричал Джек – и не стал спрашивать, знает ли собеседник, который час. – Ты где сейчас?
– Пока в Питере. Но завтра с утра буду у тебя. Можешь взять короткий отпуск? Выходной, а там ещё на пару дней…
– Что-то случилось?
– Надеюсь, пока ничего… Ты там у себя случайно не в курсе, кто такие «адские клоуны»?
Глава восемнадцатая
Пришлось сходить сначала за ножом, а потом, отдельно, за фонарём. Голова
Значит, дурная.
Определённо, дымок был ещё тот…
Денис очень спокойно достругал прутья решётки, выбил их ногой, стал спускаться вниз.
Дальше была раздвижная дверь. Наверное, раньше она открывалась автоматически, а сейчас пришлось поднажать.
За дверью его встретили шорох и тьма. Шорох был такой: ветер (которого не было) полоскал шёлковые шторы. Много штор, на всех окнах (которых не было) и во много слоёв. А тьма легко сдалась под слабым зеленоватым светом вечного фонаря…
Справа и слева вращались высокие барабаны-колонны, расписанные непонятными символами. А между ними и ближе ко входу стояли… ну, больше всего это походило на низкие, чуть выше колена, столы из какого-то тёмного полупрозрачного камня – со столешницами в форме толстых полумесяцев, обращённых друг к другу выпуклыми сторонами и почти соприкасающихся дальними рогами так, что проход между ними получался воронкообразный: широкий вход и узенький выход. На столах стояли предметы из того же тёмного материала, похожие на замысловатые чернильницы, настольные лампы и старинные телефоны.
Денис шагнул к одному из столов, чтобы присмотреться получше… и вдруг снова оказался перед дверью. Он только что её открыл, откатил плечом. За дверью его встретили шорох и тьма. Шорох был такой: ветер (которого не было) полоскал шёлковые шторы. Много штор, на всех окнах (которых не было) и во много слоёв. А тьма легко сдалась под зеленоватым светом вечного фонаря…
По ту сторону двери ощущалось громадное пространство.
Нудной, омерзительной болью сдавило голову – будто по обнажённому мозгу протащили что-то влажное, слизистое. Если бы было чем – Дениса просто вывернуло бы наизнанку. А так – только судорожные сокращения желудка. Голова не то чтобы закружилась: её провернуло на полоборота непонятно в какую сторону и заклинило в этом положении. Перед глазами плыли мокрые зеленоватые пятна…
Потом он смог вдохнуть. Вроде бы стало легче. Надолго ли?..
Справа и слева от входа вращались высокие колонны, от них-то и исходил шорох. Поверхность их была неровной и парусила, плескалась в набегающем воздухе. Различимы были какие-то полузнакомые символы…
Дежа-вю, подумал Денис. Надышался.
На всякий случай он оглянулся назад. Лестница вела вверх – три десятка маленьких ступенек. Он поднялся наверх, огляделся. Прислушался. Было так тихо, что стук капель, падающих за углом, доносился вполне отчётливо. Ощущая беспокойство – но не от того, что партизаны могут ломануться через неохраняемый туннель, он почему-то знал, что этого не произойдёт по крайней мере в ближайшие часы, – а другое, странное беспокойство, – он пошёл к воде, повернул направо – и вдруг оказалось, что рядом лестница, ведущая наверх, а звук капели доносится сзади. Чёрт, подумал он неуверенно, было же наоборот – лестница слева, вода справа. Ну да, вот я спустился, повернул… Ничего не понимаю. Он посмотрел вверх. Нет, и не видно ничего, и не ясно…
Он повернулся и пошёл обратно. Ну да, вот выступ, о который я цеплялся локтем… только вот каким локтем? Вроде бы этим… или этим?.. Ступени вниз, дверь приоткрыта, шорох. Низкие столы. Ему показалось, что и предметы на столах передвинуты. Он шагнул, наклонился…
Это была мгновенная вспышка, отпечатавшаяся очень ярко: день, дико жаркий день, он приподнимается над каменным бруствером – и видит, как прямо в лицо ему несётся, разбрасывая искры, ракета! Денис отпрянул – и снова оказался за дверью. Но на языке, мгновенно пересохшем, держался привкус коньяка, а всё внутри мелко подпрыгивало от боевого возбуждения…
Почти сразу привкус коньяка превратился в металлический, тошнотворный, и Дениса ощутимо повело в сторону. Дурнота была совершенно похмельная, но он постарался взять себя в руки…
Предметы на столе переместились – совершенно точно. Вот этой «чернильницы» здесь раньше не было.
Что же это творится?..
Он не успел сдержать себя, хотя спинной мозг вдруг завопил: нет! нельзя! стой! – и шагнул за дверь.
На миг он оказался над тёмной водой. Стояла в воздухе птица. Внизу, в клубах застывшего дыма, рвался куда-то военный корабль: тёмно-красная палуба, длинные тонкие стволы спаренных пушек…
Сладковатый комок в горле.
Потом Денис снова оказался перед дверью. И снова сделал шаг.
Теперь он лежал в траве и короткими очередями лупил по пятнистым перебегающим теням…
И – снова перед дверью. И снова шаг вперёд.
И – снова.
И снова.
И снова.
Снова.
Ещё раз… и ещё…
Первыми ощутила неладное парочка Свободных, отдыхающая на крошечном астероиде, подвешенном на границе атмосферы над Западным океаном Тирона: отсюда открывался прекрасный вид на тропические архипелаги… Это было как зубная боль, только без боли. Как пытка чудовищно громкой скрежещущей музыкой – только без музыки. Потом наступило удушье, потому что Кокон перестал справляться с переработкой углекислоты. Они никуда не могли улететь и обречённо мучались, потеряв счёт времени…
Почти одновременно на самом Тироне были поражены сильнейшей мигренью несколько десятков человек – землян-эмигрантов и легионеров. Все они были телепатами, тщательно это скрывали – и (сознательно либо „втёмную») работали на Давида Юрьевича Хорунжего, резидента ГРУ на Тироне, которого знали под разными именами и прозвищами и чьи легенды были разнообразны и взаимоисключающи.
Через несколько минут „ударная волна» достигла Лярвы. Слегли несколько штабных офицеров и двадцать два человека из вновьприбывших. Один из них умер от инсульта.
Через два часа одиннадцать минут – если в качестве эталона и синхронизатора времени использовать пульсар С-241, как это принято в Империи, – удар обрушился на Землю. Как подсчитали позже, болезненные явления испытало чуть менее шестисот миллионов человек. Количество смертных случаев исчислялось тысячами.
…Вита проснулась с колотящимся сердцем и так и осталась лежать, как упала, – что-то страшное пронеслось над ней, но что именно, она уже забыла, сон испарялся, подобно пролитому эфиру. Кто были те люди, от которых она с Кешей на руках убегала, и кто были те, что расступились, образовав живой коридор, по которому на нее бросилось… что?