Мальтийский крест
Шрифт:
Что бы подумал я на месте некоего «мистера Х»? И что подумали бы вы на своём месте?
— Ну, давайте рассуждать вместе. Спокойно и последовательно. Первое — я не утверждал бы столь смело, что наша встреча выглядит именно демонстрацией. Контакт с консулом был организован с соблюдением всех предосторожностей. О намерении посетить Одессу я никому не докладывал. Даже капитан яхты до последнего момента был уверен, что мы идём в Констанцу. За время, прошедшее с момента изменения курса, никаких выходов в эфир с «Лейлы» не было. А иных способов связи пока не придумано. За исключением почтовых голубей, которые с борта тоже не взлетали…
— Неубедительно, — прервал Ибрагима Чекменёв. — На примере с Фаридом мы уже выяснили, что даже вскользь
— Вы исключаете, что «хвост» привели вы?
— Почти абсолютно. Я готовился к встрече весьма серьёзно и принял все известные меры предосторожности. В чём вы только что убедились…
— Тогда отчего вы сразу не предложили иное место встречи? Хотя бы то, где мы сейчас находимся?
— Прежде всего, прошу заметить, это вы изъявили желание встретиться именно на бульваре…
— Возможно, это моя ошибка. Но я посчитал, что на открытом месте будет удобнее и безопаснее. Учтите, я ведь формально и фактически абсолютно частное лицо, и встреч, подобных этой, у меня ежемесячно бывают десятки. И с деловыми партнёрами, и… не только.
— Не имею возражений. Однако в Россию вы раньше подобным образом не ездили. Учились очень неплохо, да, я не затруднился просмотреть ваши зачётные ведомости. На разного рода деловые переговоры и аукционы приезжали — тоже было, и неоднократно. Иногда инкогнито, иногда — явно. А тут уж как-то интересно совпало. С точки зрения людей, которых ОЧЕНЬ волнует наметившееся изменение мировой конфигурации…
Официант подал чанахи в пышущих жаром обливных горшочках, собеседники выпили и обратились к еде. Они на самом деле сильно проголодались, да и пауза для размышлений на темы вышесказанного требовалась и тому и другому.
— Себя имеете в виду? — усмехнулся Катранджи.
— Ибрагим Рифатович, — в свою очередь, сделал милейшее из своих лиц Чекменёв, — не пора ли нам раз и навсегда, да-да, именно это я и сказал — «навсегда», перестать валять дурака друг перед другом? Жизненного опыта, политического чутья, реальной деловой практики нам с вами хватает, надеюсь, чтобы понимать, чем мы занимаемся и к каким идеалам стремимся. Разочаровать вы меня не сможете, ибо я знаю вам цену, а вы — мне. Мы можем ещё какое-то время морочить друг другу голову, только — зачем? Хоть убейте, не вижу я за вами такой силы и такой идеи, чтобы вы сейчас захотели сыграть за моей спиной на собственный риск и с нулевой суммой.
Чекменёв отложил ложку, разлил коньяк, старательно размял папиросу.
— Так уж? — осведомился Катранджи.
— Увы, коллега. В длинный покер поигрывали? Считайте, что у меня каре тузов с джокером. Шанс у вас один, как у Остапа… Пояснение требуется?
— Пожалуй, нет. Если вы совершенно убеждены, что на вашей стороне вся мощь Российской империи, воля нового Императора и решимость идти до конца — что ответить бедному турку, обладающему всего лишь сотней миллиардов золотых рублей и миллионом верных ассасинов? [51] Что ответить человеку, представляющему четырёхсотмиллионную Империю с сильнейшей в мире армией, не склонную останавливаться ни перед чем?
51
Ассасины — фанатичные воины, преимущественно —
— Наконец я слышу слова мужа. Не будем брать близких примеров, Пятигорска или Варшавы. Ещё полтораста лет назад генерал Кауфман отрядом в тысячу триста малограмотных, едва освобождённых из крепостного права крестьян взял Ташкент, окружённый высокими стенами и обороняемый гарнизоном в пятьдесят тысяч человек, настоящих моджахедов, как сейчас выражаются… Верных Аллаху, молившихся пять раз в день, вооружённых английскими винтовками. Разве им это помогло? Вы меня очень простите, Ибрагим Рифатович, но суть нашей встречи я улавливаю так: вам захотелось показать — не совсем точно представляю, кому именно — лондонской «Системе», лучшим людям вашего «Интернационала» или «Орби эт урби» [52] сразу, что вы теперь не абы кто, а клеврет [53] , или даже равноправный партнёр Императора. С соответствующими выводами для всех заинтересованных лиц. Я ничего не имею против, сам любитель всяких забав, но ведь и предупреждать нужно, заранее. Я бы вам изящно подыграл…
52
«Городу и миру» (лат.).
53
Приверженец, сторонник (ст. слав.).
— Короче, Игорь Викторович, вы от меня требуете полной капитуляции? — ответил Катранджи, как бы и не заметив намёка.
— Какая капитуляция? — искренне удивился Чекменёв. — У вас в аттестате по русской истории — «двенадцать», по всеобщей — «одиннадцать». По философии — тоже «двенадцать» [54] . Симбиоз я вам предлагаю, хотя ехали вы сюда с несколько другими целями. Так не выйдет. На вашей половине мира вольны делать всё, что хотите, а уж на нашей — исключительно по моим правилам. Можете выйти отсюда полноправным «другом» нашего Императора, «возлюбленным братом», как он предпочитает выражаться в свойственной ему романтической манере, а можете не выйти вовсе: выйдет другой человек, ничем от вас не отличимый внешне, но с иной мотивацией…
54
В ряде высших учебных заведений России в то время применялась двенадцатибалльная система оценок.
Лицо Чекменёва выражало искреннюю любезность, но и сочувствие тоже.
— Двойника подготовили? Не получится. Слишком много деталей не сумеете учесть…
— Какие глупости. Зачем двойники? Вы перестанете быть собой нынешним, и только. Помните встречу на Мальте с профессором Маштаковым? Так то лишь штришок. Стоит мне захотеть, и вы поймёте…
Катранджи немедленно понял. Совсем ничего не изменилось вокруг, та же Одесса за окнами, тот же кабинет, и закуски на столе, и Игорь Викторович напротив. Он всё видел и помнил, что было, что есть, что происходит. Ни гипноза, ни наркоза, ни анаши с кокаином.
При этом частью сознания вдруг ощутил себя действительным статским советником по министерству иностранных дел, каким мог бы сейчас быть, сразу после университета согласившись принять российское подданство и поступить в специальные классы Генерального штаба по восточному направлению. Потом всё равно было бы то же самое — бизнес, сомнительные экономические и политические негоции по всему миру, неограниченная власть, рискованные, но столь пленительные акции, сделавшие его тем, кем он является сейчас. Только всё это — в рамках сверхзадачи, поставленной перед ним Империей. И где-то там, далеко на севере — редко посещаемый кабинет с окнами на Дворцовую площадь, или Красную, в шкафу — золотом расшитый мундир с полудюжиной орденов…