Мальва
Шрифт:
– Может, и оставил, - неохотно ответил тот.
– Красивая, что ли?
– небрежно спросила она.
Яков промолчал.
– Что молчишь?.. Лучше меня, али нет?
Он посмотрел ей в лицо, не желая этого. Щеки у нее были смуглые, полные, губы сочные, - полураскрытые задорной улыбкой, они вздрагивали. Розовая ситцевая кофта как-то особенно ловко сидела на ней, обрисовывая круглые плечи и высокую, упругую грудь. Но не нравились ему ее лукаво прищуренные, зеленые, смеющиеся глаза.
– Зачем ты так говоришь?
– вздохнув, сказал он просящим голосом, хотя
– А как надо говорить?
– засмеялась она.
– И смеешься тоже... чему?
– Над тобой смеюсь...
– Ну, что я тебе?
– обиженно спросил он и снова опустил глаза под ее взглядом.
Она не ответила.
Яков догадывался о том, кто она отцу, и это мешало ему свободно говорить с ней. Догадка не поражала его: он слыхал, что на отхожих промыслах люди сильно балуются, и понимал, что такому здоровому человеку, как его отец, без женщины трудно было бы прожить столько времени. Но все-таки неловко и перед ней и перед отцом. Потом он вспоминал свою мать - женщину истомленную, ворчливую, работавшую там, в деревне, не покладая рук...
– Готова ушица!
– объявил Василий, являясь в шалаш.
– Достань-ка ложки, Мальва!
Яков взглянул на отца и подумал:
"Видно, часто она у него бывает, коли знает, где ложки лежат!"
Взяв ложки, она сказала, что надо пойти помыть их и что в корме лодки у нее есть водка.
Отец и сын посмотрели вслед ей и, оставшись один на один, помолчали.
– Ты с ней как встретился?
– спросил Василий.
– А я спрашивал про тебя в конторе, и она была там... И говорит: "Чем, говорит, идти пешком по песку, поедем в лодке, я тоже к нему". Вот и приехали.
– Да-а... А я, бывало, думаю: "Каков-то теперь Яков?"
Сын добродушно усмехнулся в лицо отца, и эта усмешка придала Василию храбрости.
– А... ничего бабенка-то?
– Ничего, - неопределенно сказал Яков, моргнув глазами.
– Никакого лешего не поделаешь, брат ты мой!
– воскликнул Василий, взмахивая руками.
– Терпел я сначала - не могу! Привычка... Я женатый человек. Опять же и одежду она починит и другое прочее... И вообще... эхма! От женщины, как от смерти, никуда не уйдешь!
– искренно закончил он свое объяснение.
– Мне что?
– сказал Яков.
– Это твое дело, я тебе не судья.
А про себя думал:
"Станет тебе такая штаны чинить..."
– Опять же мне всего сорок пять лет... Расхода на нее немного, не жена она мне...
– говорил Василий.
– Конечно, - соглашался Яков и думал: "А все, чай, треплет карман-то!"
Пришла Мальва с бутылкой водки и связкой кренделей в руках; сели есть уху. Ели молча, кости обсасывали громко и выплевывали их изо рта на песок к двери. Яков ел много и жадно; это, должно быть, нравилось Мальве: она ласково улыбалась, глядя, как отдуваются его загорелые щеки, быстро двигаются влажные, крупные губы. Василий ел плохо, но старался показать, что он очень занят едой, - это нужно было ему для того, чтоб без помехи, незаметно для сына и Мальвы, обдумать свое отношение к ним.
Ласковую
После вкусной ухи и водки глаза Якова осовели. Он начал глуповато улыбаться, икать, позевывать и смотреть на Мальву так, что Василий нашел нужным сказать ему:
– Ты приляг тут, Яшутка, пока до чаю... а там мы тебя разбудим.
– Это можно-о...
– согласился Яков, сваливаясь на кули.
– А... вы куда? Ха-ха!
Василий, смущенный его смехом, торопливо вышел, а Мальва поджала губы, сдвинула брови и ответила Якову:
– А куда мы пойдем - это не твое дело! Ты что? Ты еще нашему богу - бя! Вот ты что, паренек!..
– Я? Ладно!
– воскликнул Яков вслед ей.
– Па-а-го-ди... Я тебе покажу! Ишь ты какая...
Он поворчал еще немного и заснул с пьяной, сытой улыбкой на раскрасневшемся лице.
Василий воткнул в песок три багра, соединил их верхние концы, набросил на них рогожу и, так устроив тень, лег в ней, закинув руки за голову, глядя на небо. Когда Мальва опустилась на песок рядом с ним, он повернул к ней свое лицо, и на нем она увидела обиду и недовольство.
– Что - мало рад сыну-то?
– спросила она, засмеявшись.
– Вон он... смеется надо мной... из-за тебя!..
– угрюмо сказал Василий.
– Ну? Из-за меня?
– лукаво удивилась она.
– А как же?
– Ах ты, жалкенький! Что же теперь? Не ходит к тебе, что ли? а? Ну - не буду!..
– Ишь ты, ведьма какая!
– укорил ее Василий.
– Эх вы, люди! Он смеется, ты тоже... а вы мне самые близкие! За что же смеетесь? Черти!
– Он отвернулся от нее и замолчал.
Мальва, обняв руками колени, тихонько покачивала корпусом, рассматривая зелеными глазами сверкающее, веселое море, и улыбалась одною из тех торжествующих улыбок, которых так много у женщины, понимающей силу своей красоты.
Парусное судно скользило по воде, как большая, неуклюжая птица с серыми крыльями. Оно было далеко от берега и шло еще дальше, туда, где море и небо сливалось в синюю бесконечность.
– Что молчишь?
– спросил Василий.
– Думаю, - сказала Мальва.
– Про что это?
– Так, - повела она бровями и, помолчав, добавила: - Сын у тебя молодец парень...
– А тебе что?
– ревниво воскликнул Василий.
– Мало ли что...
– Ты - смотри!
– окинул он ее суровым взглядом полным подозрения.
– Ты не дури! Я хотя и смирный, но ты меня не дразни, - да!
Он стиснул зубы и сжал кулаки, продолжая:
– Ты сегодня сразу, как приехала, играть начала что-то... Я еще не понимаю этого... ну, смотри, пойму, неладно тебе будет! И улыбочки у тебя этакие... и все такое... Я тоже с вашей сестрой умею обращаться...
– А ты меня, Вася, не пугай...
– равнодушно и не глядя на него, попросила она.
– То-то! Не шути же...
– А ты уж не стращай...
– Я и взбучку дам, коли баловать начнешь...
– грозил Василий, озлобляясь.