Малыш 44
Шрифт:
Отец как раз уехал в командировку. Но скоро он должен был вернуться, может, уже завтра, и девочка слышала, как он говорил о том, что в доме, дескать, давно пора сделать ремонт, включая установку новой двери в подвал. Не входной двери, которой пользовались все и которая сохраняла в доме тепло. В первую очередь его беспокоила дверь в подвал. Она и впрямь была тонкой, но почему это было для него так важно? Через пару дней здесь будет стоять новая дверь, которую она уже не сможет открыть. Так что, если она хочет попасть в запретную комнату и получить ответы на свои вопросы, то должна сделать это сейчас. Вместо замка там стояла обычная пружинная защелка. Надя внимательно осмотрела ее и решила
Справившись с защелкой, Надя толкнула дверь. Радостно взволнованная и испуганная одновременно, она шагнула вниз. Девочка отпустила дверь, и та захлопнулась. Свет проникал сюда только через щель под дверью. Подождав, пока глаза привыкнут к сумраку, она спустилась по лестнице и обвела взглядом тайную комнату отца.
Кровать, печка, маленький столик и сундук — здесь не было ничего таинственного. Ощутив приступ разочарования, она обошла комнату по кругу. На стене висела старая лампа, а рядом были приколоты несколько газетных вырезок. Она подошла к ним. Все они были одинаковыми: снимок русского солдата, стоящего рядом с горящим немецким танком. Некоторые снимки были обрезаны так, что на них был виден только солдат. Симпатичный. Надя не узнала его. Не зная, что и думать об этом коллаже, она подняла с пола оловянную тарелку, оставленную там, несомненно, для котов. Затем она перенесла внимание на сундук. Взявшись обеими руками за крышку, она попробовала приподнять ее, чтобы проверить, не заперт ли он. Деревянная крышка оказалась тяжелой, но она не была заперта. Интересно, что там внутри? Надя приподняла ее чуть повыше и вдруг услышала шум наверху — это хлопнула входная дверь.
Послышались тяжелые шаги, слишком тяжелые для матери. Должно быть, отец вернулся раньше, чем обещал. Свет стал ярче, когда открылась ведущая в подвал дверь. Почему он вернулся так быстро? Запаниковав, Надя стала опускать крышку сундука, стараясь, чтобы та не издала ни звука, одновременно прислушиваясь к шагам отца, спускавшегося по лестнице. Закрыв крышку сундука, она поспешно залезла под кровать, с трудом втиснувшись в узкое пространство и глядя на нижнюю ступеньку. Ага, вот они — к ней направились тяжелые черные ботинки отца.
Надя крепко зажмурилась. Она боялась, что, открыв глаза, увидит в нескольких сантиметрах от себя лицо отца. Но тут кровать жалобно заскрипела и прогнулась. Он сел на нее. Открыв глаза, девочка осторожно отползла в сторону. Теперь, когда просвет между сеткой кровати и полом стал еще меньше, она скорее догадалась, чем увидела, что отец начал расшнуровывать ботинки. Он не знал, что она здесь. Должно быть, пружинная защелка сработала сама после того, как она закрыла дверь. Так что пока ее не застукали. И что же ей теперь делать? Отец мог провести здесь несколько часов. А скоро вернется мать и, не застав Надю дома, встревожится. Может, они решат, что она заблудилась, и пойдут ее искать. Если все будет именно так, она тихонько проберется наверх, а потом соврет что-нибудь насчет того, где была. В этом заключалась ее единственная надежда. А до тех пор ей лучше оставаться на месте и сидеть тихо, как мышка.
Отец снял носки и стал разминать пальцы ног. Потом он встал — кровать выпрямилась вместе с ним — и зажег лампу. В комнате стало чуточку светлее. Он подошел к сундуку. Надя слышала, как скрипнула, поднимаясь, его крышка, но что он оттуда достал, она видеть не могла. Наверное, он оставил ее поднятой, потому что девочка не слышала, как она закрывалась. Интересно, что он собирается делать? Сейчас он сел на стул и стал привязывать к ноге какую-то полоску резины. А потом с помощью веревочек и тряпок стал сооружать нечто вроде самодельной обуви.
Почувствовав
— Вставай.
А она не могла двинуть ни руками, ни ногами — тело решительно отказалось ей повиноваться.
— Надя!
Услышав свое имя, она встала.
— Отойди от стены.
Она подошла к нему, покаянно понурив голову, глядя на ноги отца, одна из которых оставалась босой, а вторая была обмотана тряпкой с привязанным к ней куском резины. Он опустил кровать на место.
— Что ты здесь делаешь?
— Я хотела узнать, что здесь делаешь ты.
— Зачем?
— Я хотела проводить больше времени с тобой.
Андрей ощутил, как его вновь захлестывает знакомое чувство: в доме они были одни. Ей не следовало приходить сюда: он неоднократно говорил дочери об этом ради ее же собственного блага. Здесь он становился совсем другим человеком. Он больше не был ее отцом. Он попятился от дочери, пока не уперся лопатками в стену, отойдя от нее так далеко, как только позволяли размеры комнаты.
— Папа?
Андрей прижал палец к губам.
Возьми себя в руки.
Но он больше не владел собой. Он аккуратно снял очки, сложил их и сунул в карман. Когда он вновь посмотрел на Надю, то увидел лишь неясные очертания фигуры — она перестала быть его дочерью. Это был лишь очередной ребенок. Плохо видимый, нечеткий, любой ребенок, которого он мог себе представить.
— Папа?
Надя подошла к отцу и взяла его за руку.
— Разве тебе не нравится быть со мной?
Сейчас она стояла слишком близко, так что даже без очков он видел ее отчетливо — ее волосы, лицо. Вытерев со лба испарину, Андрей вновь надел очки.
— Надя, у тебя есть младшая сестра — почему ты не хочешь играть с ней? Когда я был в твоем возрасте, я все время проводил со своим братом.
— У тебя есть брат?
— Да.
— А где он?
Андрей указал на стену, на которой висели фотографии русского солдата.
— Как его зовут?
— Павел.
— Почему он не приходит к нам в гости?
— Он придет обязательно.
Ростовская область. Восемьдесят километров к северу от Ростова-на-Дону
Они сидели в электричке, которая уже подъезжала к пригородам, приближаясь к пункту их назначения — центру Ростова-на-Дону. Водитель грузовика не выдал их. Он провез их через несколько контрольно-пропускных пунктов и высадил в городке Шахты, где они переночевали у его тещи, женщины по имени Сара Карловна, и ее семьи. Сара, которой уже перевалило за пятьдесят, жила со своими детьми, включая замужнюю дочь, а у той было трое своих детей. В квартире обитали и родители Сары, так что на три комнаты приходилось одиннадцать человек — по одному поколению жильцов на каждую спальню. Льву уже в третий раз пришлось пересказывать эпопею своего расследования. В отличие от жителей северных городов, здесь уже слышали о преступлениях — об убийствах детей. По словам Сары, людей, которые не знали бы об этом, во всей области можно было пересчитать по пальцам. Тем не менее никакими фактами они не располагали. Узнав о примерном количестве жертв, ошеломленная аудитория погрузилась в молчание.