Малютка Эдгар
Шрифт:
В этот момент раздался голос: «Стоять, сопляк! Теперь понял, кто ты есть без меня?»
Малютка понял. Еще он понял, что это был урок — жестокий, но необходимый. И он чуть ли не проникся благодарностью к дяде за то, что получил его. Было бы очень трудно отделить (да он и не пытался) благодарность от облегчения, испытанного по поводу того, что дядя Эдгар вернулся и по-прежнему где-то рядом. А значит, у Эдди появился шанс когда-нибудь проснуться в своей кровати, под шелковым пологом, расшитым звездами, где парили модели самолетов, подвешенные на невидимых в полумраке нитях…
6. Анна
Сколько
Спустя пять минут, не дождавшись возвращения Алекса, Анна начала одеваться. Она старалась делать это очень тихо, отчетливо осознавая бессмысленность подобной осторожности. Костюм подарил ей некоторую иллюзию защищенности, но ненадолго. Когда свет в подвале погас, все ее иллюзии потеряли какое-либо значение. Даже иллюзия времени.
Она осталась в абсолютной темноте, один на один со страхом. В первый момент у нее перехватило дыхание; потом она обнаружила, что дышит слишком громко. Гроза продолжалась, но бушевала теперь где-то очень далеко за пределами каменного мешка. Эффект шумного дыхания, похожего на пересыпающийся песок, был знаком ей по множеству фильмов; в изоляции, под воздействием реальной или мнимой угрозы, пропорции ее привычного мирка стремительно менялись. Жизненное пространство сузилось до размеров трепещущего тела, и на этой зыбкой границе пульсировала кровь — приманка для хищника, чересчур очевидная, чтобы потенциальная жертва могла надеяться уцелеть.
Ей захотелось исчезнуть, превратиться в нечто вроде тени, растворить во мраке предательское тело. Это была странная девиация инстинкта самосохранения, зовущего упасть в черную дыру. Сползая в темный ледник страха, она поняла, что ей не за что зацепиться. Шум крови в ушах сделался невыносимым, а затем пошел на убыль. Она застыла с гримасой боли на лице, обращенном внутрь.
У нее возникали кое-какие рациональные мысли, напоминавшие отблески бродяжьего костра в заброшенном доме: «гроза — молнии — короткое замыкание — авария — отключение электричества». Возможно, в этом заключалось простейшее объяснение происходящего, но не для Анны. Сейчас, когда зрение стало бесполезным, слух — невменяемым поставщиком новых порций страха, а обоняние вообще ни о чем не сообщало, она могла довериться разве что осязанию. Она поняла, что значит быть слепой в мире, полном кривых королей. И шестерок.
Стоило ей протянуть руку, как та наткнулась на что-то холодное. Еще не осознав как следует ощущения от этого прикосновения, Анна испытала настоящий шок — до сих пор она пребывала в уверенности, что от ближайшей стены ее отделяет минимум десяток шагов. Да, преграда была холодной, как положено стене, но при этом мягкой, будто чье-то тело. Остывшее тело. А потом «тело» отпрянуло. Анна с трудом сдержала крик.
Что-то менялось вокруг нее… либо что-то случилось с ее рассудком. Она не могла потерять ориентацию и незаметно для себя переместиться — если только не выпала из реальности на пару секунд… или на более долгий срок.
Мысль о времени снова вернула ее к попыткам найти опору для самоощущения — идол собственного образа таял, оплывал, стекал жирными каплями в окружавшую ее восковую тьму. Анна начала ощупывать себя, чтобы убедиться: по крайней мере от нее еще осталось это… и это… и это. Беспорядочно блуждавшие пальцы набрели на мобильный телефон, лежавший в кармане костюма.
Казалось бы, что могло быть проще: один звонок — и все закончится. Почему же нет облегчения? И ни малейшей надежды? Она даже боится нажать клавишу, потому что тогда вспыхнет бледный свет, и в этом свете она увидит… что?
Место, где она потеряет себя навсегда.
«С чего ты взяла, истеричка, что до сих пор ты себе принадлежала?» Это несколько отрезвило ее. В самом деле, кому удавалось заглянуть в темную комнату под черепом? И разве хоть кто-нибудь нашел там свою черную кошку? Она сомневалась. Голодная черная кошка сомневалась тоже. Вернее, знала, что ей никогда не наесться досыта.
7. Малютка/Эдгар
«Долго будешь стоять, чертов щенок?» — спросил дядя Эдгар так ласково, что Малютка вздрогнул. С некоторых пор этот изменившийся голос действовал на него, как прикосновение чего-то холодного к голой спине. Малютка съежился и подобрался; он уже почти хотел услышать приказ. Хотел, чтобы ему сказали, что делать дальше.
Вероятно, дядя этого и добивался. Он наслаждался новой ситуацией. Еще недавно он был уверен, что «прогулка вдвоем» затянется надолго; по всему выходило, что нянчиться с сопляком придется как минимум полтора десятка лет, прежде чем его тело станет подходящим для того, что Эдгар собирался осуществить. Но все изменилось в одну минуту в результате нападения врага, с которым он имел дело задолго до появления на свет «чертова щенка». Теперь больше не имело смысла скрываться, притворяться, разыгрывать доброго дядюшку; более того, это было бы небезопасно. Отныне партия превратилась в «блиц», и Эдгар отнюдь не был этим огорчен, хотя, двигая такую фигуру, как Малютка, не мог использовать и четвертой части своей настоящей силы.
Никуда не денешься, сказал он себе, молокососа придется взять в долю. Мир непоправимо изменился, не те времена, чтобы таскать на себе малолетнего идиота. А раньше с Эдгаром случалось и такое.
«Нам придется вернуться… малыш», — произнес дядя Эдгар почти прежним тоном.
«Куда?» — испуганно спросил Малютка, у которого кошки на душе скребли — черные, мокрые, холодные и, судя по запаху, дохлые. Но они скребли.
«Туда». — Ему пришлось повернуть голову так, как хотелось дяде. Все же он немного не докрутил — очень уж не хотелось смотреть в ту сторону. Но дядя заставил.
Здание-паук выглядело словно космическая станция, на которой истреблено все живое. Когда Малютка смотрел фантастический фильм и по ходу действия кто-нибудь собирался войти туда, где затаилась смерть, хотелось закричать, предупреждая об опасности. Иногда он так и делал. Ни разу не помогло.
«Дом Проклятых, — снизошел до него дядя Эдгар. — Так это называли там, где я… жил раньше. Дьявол, никогда бы не подумал… А еще — Дом Тысячи Дверей. На самом деле их гораздо больше. И гораздо меньше».