Мама, мама
Шрифт:
Дуглас выпивал около ящика из двенадцати литровых бутылок газировки в неделю. В последнее время каждый раз, когда он открывал одну из них, она взрывалась, будто кто-то успел их потрясти.
После того, как они проговорили свою версию событий, Джозефина позвонила Трине и договорилась о встрече. И теперь, глядя на отца, Уилл не мог перестать думать о напоминании, которое мама нацарапала на семейном календаре: «Встреча с Триной, 14:00». Упомянет ли мама о ней за ужином? А Дуглас, пребывающий в своем посткоитальном оцепенении, хотя бы притворится, что ему не все равно?
Пока они молча жевали свой ужин, Уилл проследил за взглядом отца, направленным на римские цифры висящих в столовой часов. Еще несколько
Уилл вспомнил случайный звонок из кармана отца. Вы потрясающая женщина. В голосе Дугласа слышались дерзкие нотки, и это было так непохоже на бесцветный размеренный тон, которым он разговаривал дома.
– Никто не возражает, если я вас оставлю? – как по сигналу сказал Дуглас, отодвигая стул. Джозефина взглянула на Уилла с поджатыми губами и обидой в глазах.
– Мы не возражаем, – ответил Уилл. – А ты куда?
– Куда? – повторил Дуглас. Еда в тарелке, которую он держал в руке, была съедена лишь наполовину.
– Просто пойду к себе, отвечу на пару писем. – Прежде чем Дуглас удалился в свой кабинет, он с агрессивной, чрезмерной силой провел губкой по гранитной столешнице. Он скреб сотейник с таким мученическим выражением, какого не было и у Иисуса на кресте.
Уилл всерьез намеревался раскрыть двойную жизнь отца. Отец не мог просто взять и предать его мать. Он не мог держать за дураков остальных членов семьи. Неужели Дуглас действительно думал, что остальные не заметят, как за последние месяцы изменились его внешность и поведение? Неужели он правда считал, что никто не заметит блеска в его глазах? Или то, как он зачастил в спортзал, словно собирался бороться за золото на ближайшей летней Олимпиаде? Уилл был полон решимости докопаться до сути дела. Он был уверен, что обладает большинством качеств, необходимых хорошему детективу. Да, он не мог пить чистый виски или стрелять из пистолета, но он был не по годам зрелым и внимательным к деталям. Он верил в важность закона, порядка и защиты невиновных. Все, что ему было нужно, – подходящая возможность. Стоявшая перед ним задача, как он ее видел, имела две сложности. Ускользнуть от орлиного взора матери уже будет непросто, но для того, чтобы вывести на чистую воду антисоциального отца, потребуется настоящее мастерство.
Вскоре он уловил эту возможность, сидя с Джозефиной перед телевизором. Они смотрели офисное комедийное шоу, и серия вращалась вокруг дня, когда сотрудники приходят на работу с детьми.
– Мам, – начал Уилл, – какого числа в нашей стране день, когда родители берут детей на работу?
– Я не помню. Наверно где-то весной.
«А вот и нет!» – подумал Уилл. Он проходит в октябре. Он знал, что не должен спугнуть удачу, но это мог быть его единственный шанс, а время уходило.
– Просто это еще одна вещь, которую я упускаю из-за того, что больше не хожу в обычную школу.
Голубые глаза матери сузились. Уилл попробовал зайти с другой стороны.
– Просто я вспомнил, как Тайлер Маккасл рассказывал, как здорово было попасть в офис его отца в Сити. У его отца целых две секретарши и кабинет с диваном. А еще у него вид на Радио-сити [5] !
Тайлер Маккасл был его старым другом в начальной школе Стоун-Ридж. Уилл не виделся и не разговаривал с ним с июня.
– Отец Тайлера Маккасла продает печатную рекламу, – усмехнулась Джозефина. – А журналы умирают. Интересно, будет ли у него вид на Радио-сити с биржи труда.
5
Известный концертный зал в Нью-Йорке, где также проводятся церемонии награждения популярными музыкальными премиями.
– Тайлер говорит, что его отец гений.
Джозефина закатила глаза.
– Это твой отец гений. У него пять патентов. Твой отец знает абсолютно все о компьютерах, инженерии, программировании. Отец Тайлера Маккасла – продавец. Он ничего не создает. Он не вносит никакого вклада в жизнь общества. Он просто получает прибыль от вклада других людей.
– Так я не могу пойти на работу с отцом?
– Ты действительно хочешь провести целый день в офисе своего отца? Скучном, надо сказать? Ты представляешь себе, какие у него коллеги? Ты действительно хочешь провести целый день в окружении самодовольных низеньких мужчин в заляпанных очках, обсуждающих платформы и интерфейсы, когда мог бы быть здесь, avec moi?
Уилл задержал дыхание. Он не хотел отвечать «да». Выражение лица Джозефины изменилось. Она ненадолго задумалась.
– Хорошо. Я поговорю с твоим отцом.
Позже, перед сном, Джозефина поменяла Уиллу простыни. Она искупала его в горячей ванне – вода почти обжигала, мочалка, пенящаяся мятным мылом, не столько очищала кожу, сколько счищала ее, обнажая под водой более красный слой. Следующей частью ритуала была та, когда он положил голову, обмотанную банным полотенцем, ей на колени лицом вверх, и она тщательно почистила ему зубы щеткой и зубной нитью.
В общем, это было практически все. Ночник уже горел, и Уиллу пришлось забраться под тяжелые простыни. Его голова кружилась от переутомления, но он знал, что предстоит еще выпить заключительную порцию таблеток – витаминов и снотворного, – которые мама уже разложила муравьиной дорожкой на его прикроватной тумбочке. Пока он с трудом глотал их в нужном порядке по цвету и размеру, она пела ему короткие ободряющие песенки.
– Пей сначала большие. После них станет легко.
Но сегодня ничего не стало легко. Уиллу не удавалось отключить мысли. Он не мог перестать думать о предстоящей встрече с социальным работником, Триной. Среда, 14:00. Не было никаких шансов, что он не покажется ей эмоционально плоским. Крайняя холодность и логичность его поведения уже много раз служили причиной больших проблем в общении с нормальными людьми, что уж говорить об общительной Трине, которая, вероятно, пошла в социальные работники именно потому, что считала себя теплой, заботливой и открытой. Она обязательно решит, что он ненормально – нездорово – сух и холоден.
Они с мамой столького не отрепетировали! Должен ли он рассказывать Трине о том, что Вайолет перед тем, как уйти, повторяла одно и то же снова и снова, делала одни и те же странные судорожные жесты? Вскрикивала. Хлопала в ладоши. Говорила «Бум! А. Окей. Окей. Окей. Окей».
По крайней мере, он знал, что не должен говорить о Роуз. Он слова не проронит о том, как глаза Вайолет расширились и она воскликнула: «Смотрите! Роуз здесь! Вы видите ее? Я ее видела!»
В больничной столовой Вайолет раскрыла сэндвич и счистила розовое мясо на поднос. Но было слишком поздно – мясо успело «вспотеть» и пропитать собой хлеб. В точности как живое существо.
Ее желудок свел спазм. В пятницу на ужин было ризотто с грибами.
– Специально для моей Вайолет, – прокомментировала Джозефина, накладывая порцию риса в тарелку дочери.
Вайолет в ее состоянии казалось, что рис роился колонией личинок. Каждое зернышко, казалось, двигалось, зарываясь внутрь или карабкаясь на дергающиеся спины соседних. Вайолет было известно, что мама приготовила блюдо с мясным бульоном «Флейшер», поскольку она не потрудилась спрятать пустую коробку, и потому рис был темным, как мясная подливка.