Мама, я люблю дракона (сборник)
Шрифт:
– Вы хотите спросить, станет ли она тогда для вашего мужа видимой? Вряд ли. Его психика саморегулируется. Если изо дня в день он будет иметь Машу перед глазами, изменения на короткое время будут становиться видимыми, но вскоре снова будут исчезать. Вот если бы он не видел ее лет десять-пятнадцать, он бы забыл ее внешность, а она бы сильно изменилась за это время, то, возможно, она бы вновь стала полностью и навсегда видимой для него.
… Степан Рудольфович до смерти боялся невидимки в доме и сразу решил, что, лишь только помирится с женой, заставит ее отправить дочь куда-нибудь подальше. Минимум на те десять – пятнадцать
Маша не догадывалась о намерениях отчима и, с радостным чувством явившись из больницы, завалилась спать, а на следующее утро с тем же светом в душе отправилась на занятия.
Химия. Самый ненавистный урок. В Машином дневнике было записано: «Подготовиться к лабораторной». Естественно, ни к какой лабораторной Маша не готовилась, и на урок она плелась крайне неохотно. По дороге на лесенке у нее появилась идея поэкспериментировать со своим новоприобретенным даром. Именно на химичке – Крокодиле.
Урок начался, дежурная раздала комплекты реактивов, и все, глядя на доску, где заранее были написаны формулы будущих реакций, принялись сливать жидкости в нужных пропорциях и подогревать полученные смеси на голубых язычках спиртовок.
Но один человек всего этого не делал. Маша. Она сидела без движения и, сосредоточенно глядя на учительницу, про себя повторяла: «Меня нет. Я не существую. Меня нет…» Она твердила это заклинание так упорно, что у нее слегка заболела голова. И ей уже стало казаться, что желание ее передалось учительнице, когда та, встретившись с ней взглядом, язвительно поинтересовалась:
– А тебе, деточка, особое приглашение требуется? У меня на лбу ничего не написано. И нечего строить такие невинные глазки, мальчикам их строй, а мне не глазки твои нужны, а знания.
Маша обиделась. Обиделась сильно. Ее пытаются опозорить, выставить перед ребятами посмешищем. Ярость горячей волной поднималась откуда-то снизу, заставляя чаще биться сердце, перехватывала дыхание, сжимала виски…
Ах, бедная, бедная женщина-мышка, бедное неказистое существо по кличке Крокодил (прозванное так не по нраву, а по внешнему сходству), оно еще и не ведало, что вовсе не всегда учителю удается безнаказанно поизмываться над смазливой ученицей и взять таким образом реванш за свое многолетнее одиночество.
– Иди-ка, девочка, к доске, – продолжала она, – покажи всему классу, на что ты способна.
Маша встала и, не опуская глаз, на негнущихся ногах двинулась к столу преподавателя. «Меня нет! Меня нет!» – кричала она мысленно, под аккомпанемент пульса в висках. И, не выдержав ее взгляда, учительница опустила глаза.
Маша поравнялась со столом и, боясь упасть от головокружения и оттого, что весь мир заволокло плотным розовым туманом, схватилась за крышку обеими руками. И отчетливый монотонный голос зазвучал в ней, протяжно и раскатисто выговаривая бессмысленные слова неземного, но уже знакомого ей по звучанию языка… Маша не потеряла сознания, когда все это резко прекратилось, и ясность восприятия быстро вернулась к ней.
В этот момент учительница подняла взгляд, но никого перед собой не увидела. «Дерзкая девчонка, – подумала она, – я вызываю ее к доске, а она имеет наглость, даже не пытаясь спросить разрешения, уйти из класса…»
И тут она увидела нечто такое, что запомнится ей на всю оставшуюся жизнь. Сами собой из подставки
Присев на краешек стула по причине самопроизвольного подгибания коленок, Крокодил, прикрыв, чтобы удержаться от крика, рот ладошкой, огромными от ужаса глазами следила за полетами пробирок и, рефлекторно прочитывая на их стенках химические знаки, выстраивала в уме формулы реакций, происходящих сейчас в колбе. Последняя из этих формул выглядела так:
2Н2 + О2 = 2Н2 + 136, 74 ккал;
что означает: компоненты полученной в результате невероятных полетов колб смеси водорода и кислорода (называемой химиками «гремучим газом») в случае возгорания войдут в данную реакцию, и это вызовет выделение большого количества тепла. Говоря проще, рванет.
Словно подслушав ее мысли, со стола соскочил и взмыл в воздух спичечный коробок. Зависнув над столом, он открылся, и выползшая из него спичка шаркнула о коричневый бочок. «Ай!..» – тихонько прокричала Крокодил. Но было поздно. Она только и успела, что соскочить со стула и прижаться спиной к доске.
Маша, собственно, и хотела взрыва. Она была уверена, что если слить несколько веществ и поджечь полученную смесь, та обязательно взорвется. Как бы не права она ни была, на этот раз она таки угадала.
Взрыв потряс школу. Стекла из окон кабинета химии вылетели со звоном, слившимся с криками ребят и воем пожарной сигнализации. Отброшенная взрывной волной к первой парте, Маша терла обожженные руки и истерически хохотала. Химичка в глубоком обмороке сползала по стенке на пол. А из коридора доносился топот бегущих к месту происшествия людей.
… – Так и знай, – кричал на Машу рассерженный седой директор, – даром тебе эта выходка не пройдет! Так и передай своей мамочке!
– Но я не вижу ее, не вижу… – причитала химичка.
А не понимавший, что она имеет в виду, директор успокаивал ее:
– Ну ничего, ничего, это шок, это пройдет, все целы и невредимы, ничего не случилось.
… Для одноклассников Маша оставалась видимой, и они с наслаждением лицезрели разыгранный ею у доски спектакль. Теперь, провожаемая их восхищенными взглядами, Маша, подавленная мыслью о предстоящем тяжелом разговоре с матерью, шла по коридору второго этажа. И тут случилось то, ради чего она готова была бы пережить десяток подобных разговоров – ее догнал Леша Кислицин и САМ обратился к ней:
– Что тебе будет?
– Не знаю, – улыбнулась Маша и почувствовала, как улетучивается тяжесть с ее души. – Кажется, из школы выгонят.
– Ну и черт с ней, с этой школой, – сказал Леша, – ты и не жалей. Я, между прочим, тоже ухожу отсюда. Предки в новом микрорайоне хату получили. Обидно, конечно, в чужом классе школу заканчивать: последний звонок, все такое… Но с ребятами-то я буду встречаться. А учителя меня здешние достали – один понт, а знаний – ноль.
Он проводил ее до дома. Впервые мальчик провожал ее до дома. И сразу не какой-нибудь бросовый, а именно ее Атос. Они еще несколько минут проболтали возле ее подъезда, и она, словно на крыльях, взлетела на свой этаж, беспрестанно повторяя адрес лешиной новой квартиры, который он ей только что продиктовал, и номер телефона: 32-12-43. Дома все это было занесено в блокнот и любовно окружено маленькими рисованными розочками.