Мама, я рокера люблю!

Crazy_Hatty

Все было совсем как тогда. Только на этот раз, когда его рука пошла вверх, я не стала сжимать ноги, а наоборот, раздвинула, позволив ему трогать меня. И когда его пальцы оказались внутри, я наконец смогла с шумом выдохнуть и поставила стакан на стол. Все так же, не поворачиваясь к нему, я нащупала рукой его член, твердый, горячий, и обхватила его пальцами. Он приник к моей шее, наше дыхание смешалось, и я повернула к нему лицо, чтобы слиться в поцелуе, но тут… Я закричала. Потому что это уже был не Том. Это был Мэрилин Мэнсон, о котором Фрэнк Мартин рассказывал сегодня за завтраком. Я закричала еще раз и… проснулась.

Я

была вся в поту. Меня бил озноб. Да ещё этот сон. Он был такой реальный, что я вся промокла. С чего это мне приснилось? Том никогда не проделывал со мной ничего подобного пальцами. «И теперь едва ли проделает», - с тоской подумала я, вспомнив наш утренний разговор.

А еще я с ужасом поняла, что безумно хочу пить. Но ничего - у меня есть бутылка минералки. Вот она. Совершенно пустая. Выбора нет – надо спускаться вниз, на кухню. Однако я решила не рисковать и на всякий случай надела поверх рубашки длинный свитер, в котором ходила по дому. Он доходил мне почти до середины бедра и скрыл под собой мою ночнушку, которая, как и в моем сне, оказалась довольно легкомысленной.

Стараясь не шуметь, я спустилась по лестнице, зашла на кухню, включила свет и увидела…Тома, который сидел на подоконнике и курил.

– Я… Я вода, - сказала я, совершенно ошалев от увиденного. Но почувствовав по его удивленному взгляду, что сказала что-то не то, поправилась:

– То есть я воду взять хочу… я… пожалуйста, - добавила я, чувствуя себя совершеннейшей идиоткой.

– Вода здесь, - указал Том на стол, где стояла минералка.

– Да? Спасибо, - ответила я, схватила бутылку и уже готова была бежать прочь, когда за спиной раздался его голос.

– Алиса.

Боже, в нем была такая сексуальная хрипотца! Что он делает со своим голосом, чтобы он так потрясающе звучал? Что он делает? Он же погубит меня!

– Нам надо поговорить, - продолжил он, не догадываясь о моих терзаниях.

– Да, босс, - повернулась я к нему, прижимая бутылку к груди, словно она была мне родной. – Вы недовольны моей работой?

– Нет, с чего ты взяла? – горячо возразил он, подходя ближе. – Как я могу быть недоволен твоей работой?

– Но помнится, вы как-то высказали мне недовольство по поводу моих опозданий и еще кое-чего. И вы были правы, я действительно не совсем хорошо справлялась со своими обязанностями, - ответила я, отступая назад и изо всех сил стараясь не думать, как притягательно звучит его голос.

– Алиса, забудь обо всем, что я тебе когда-то говорил. И особенно прошу тебя забыть о тех словах, что я сказал тебе сегодня утром.

– Вы имеете в виду слова о моей неразборчивости? – старательно изображая безразличие, уточнила я

– Пожалуйста, не повторяй этого. Сам не знаю, почему я сказал это. Вернее, знаю. Я злился. Был зол на себя, что не могу выбросить тебя из головы, на тебя, что не впустила меня прошлой ночью, хотя я целый час лазил по ванной в поисках этой гнусной сороконожки! – Том, отчаянно жестикулируя, ходил по кухне, а я стояла, смотрела на него во все глаза и никак не могла поверить собственному счастью, тому, что мужчина моей мечты, всегда такой холодный и сдержанный, теперь открыто говорит о своих чувствах ко мне, мучается у меня на глазах. А ведь еще полчаса назад я была уверена, что он ненавидит и презирает меня.

– Я говорил тебе правду, когда предлагал

оставить всё, как есть в ту нашу ночь перед отъездом. Тогда я еще не любил тебя или думал, что не люблю. Не знал, что люблю, - поправился он. – По крайней мере я был уверен, что смогу спокойно находиться рядом с тобой и не хотеть к тебе прикоснуться. Но чем дольше ты была рядом, тем сильнее отдалялась и тем тяжелее мне было мириться с твоей отчужденностью и безразличием. А в тот день, когда мы снимали клип и я увидел тебя в объятиях Криса, я понял, что не могу так больше, что хочу, чтобы ты была моей, хочу сам принадлежать тебе! Со мной такого давно уже не было.

– Что же мешало тебе сказать об этом раньше, тогда в Америке? – едва шевеля губами от изумления, спросила я.

– Я принес тебе кассету, думал, что ты все поймешь, но ты не пришла.

– Я не посмотрела ее в тот вечер, я была сбита с толку нашим с тобой разговором и совершенно забыла о ней, - ответила я. У меня в памяти всплыли события тех дней. – К тому же ты всего лишь извинился за нанесенное оскорбление…

– Я решил, что тебе наплевать, что мне не угнаться за Крисом и больше пытаться не стоит.

– И потому переспал с фанаткой, а потом еще с кучей девиц не самого тяжелого поведения, - договорила я. – Тебе не кажется, что это не самый лучший способ выражать свою любовь?

– Говорю же, я был уверен, что мне ничего не светит, потому и пытался забыть тебя как можно быстрее, - ответил Том.

– Быстро же ты сдался.

– Наверное, ты права. Но я уже не мальчик, который станет петь серенады под окном любимой и лезть к ней в окно, чтобы усыпать розами подушку. Я уже вышел из этого возраста и никогда в него не вернусь. Может, я слишком стар и циничен для тебя? Может, мне не стоит морочить тебе голову своими чувствами?

«Конечно, ты привык, что это женщины лезут ради тебя в окна, распевают серенады под балконом и посвящают тебе стихи. Зачем же тебе стараться?», - подумала я, но ничего не сказала. Том был прав: для такого человека, как он, то, что он уже сделал, было большим шагом. Имела ли я право требовать от него большего?

– Так как? Мне стоит пытаться? – повторил он, не получив от меня вразумительного ответа.

– Даже не знаю, что тебе сказать, Том. Что ты хочешь услышать? Что я люблю тебя? Думаю, это уже ни для кого не загадка. По крайней мере Крис узнал об этом в первый же день моего пребывания в Лондоне. Да и ты не мог не почувствовать. Хотя бы тогда в студии, когда мы занимались сексом. Ведь я действительно занималась любовью, неужели ты ничего не заметил? А теперь, когда ты вот так стоишь и говоришь о своих чувствах, я боюсь. Боюсь, что это всего лишь минутное настроение и что, когда оно пройдет, ты просто безжалостно отбросишь меня. Ты ведь умеешь быть жестоким, верно, Том?

– Когда мы любим, мы становимся особенно уязвимы. Я не хотел причинять тебе боль, я всего лишь пытался заглушить свою.

– Но ты причинил ее.

– Я же сказал, что сожалею. Чего же ты хочешь еще? Чтобы я встал на колени?! – не выдержал он. – Я не могу ничего изменить. Несмотря на слова Шекспира, что наш мир театр, я не смогу переиграть неудачную сцену и я не в силах вычеркнуть ее из твоей памяти. Я могу лишь сказать, что мне очень жаль.

– Мне тоже жаль.

– Чего? Чего тебе жаль? Это значит «нет»?